Мерси Шелли - Паутина

В этом промежуточном состоянии между явью и сном я и увидел то, что мне хотелось восстановить и проанализировать. Передо мной необычайно ярко и почти реально (как бывает лишь в очень редких снах) предстала женщина с рыжими волосами — та, которую я видел в баре. Во сне она стояла ко мне лицом. У нее был очень острый нос и большие, не совсем человеческие глаза, напоминающие скорее глаза оленя. Бледность ее лица подчеркивали губы, накрашенные черно-зеленой краской цвета «болотного огня», с мелкими крапинками перламутра — казалось, рот склеен из крылышек жуков-бронзовок. Женщина будто бы наблюдала, как я пытаюсь проснуться. В руке она держала большой комок ваты. Вдруг со словами «это самое сильное снотворное» она резко протянула комок к моему носу. Кончики ее рыжих волос ярко вспыхнули, как тысяча световодов, так же ярко и резко вспыхнуло что-то во мне — и от этой двойной вспышки, в которой смешались испуг и восхищение, я проснулся, причем полностью. Ни малейшего намека на сонливость не осталось.

Теперь я лежал и размышлял об этом удивительном сне, пытаясь вспомнить все подробности. Одна из них была особенно примечательной: когда комок оказался перед моим лицом, я успел заметить, что это не вата, а скомканный лист бумаги. И даже не скомканный — я различал ровные треугольные грани, четкие сгибы. Это было искусно сложенное и очень детальное оригами. Бумажная модель сморщенной фасолины? Нет, что-то другое. Игрушка размером с ладонь, слегка вогнутая в центре. Бумажные морщины сходятся спиральной воронкой к вогнутому устью… Может, цветок… Или ракушка… Ухо?!

Я пробовал представить, что разворачиваю бумагу — может, там что-то написано? Но оригами не разворачивалось, и другие сновидческие приемы тоже не помогали. Сон был таким, каким я его увидел, сон не хотел открывать мне большего. Впрочем, сам виноват: на лекциях Мирзы Бабаева по искусству люсидного сновидения я все время умудрялся заснуть на самом важном. Так ничему порядком и не научился.

Поднявшись и умывшись, я быстро приготовил глазунью с луком, причем специально взял два обычных яйца и два квадратных, чтобы сравнить вкус. Разницы не ощущалось — то ли ее действительно не было, то ли запах лука все забил. В процессе поедания своего кулинарно-геометрического этюда я оглядел кухню и в очередной раз напомнил себе, что нужно отдать в ремонт посудомоечную машину. И тут же заметил, что напоминаю себе об этом все реже и реже: похоже, мытье посуды вручную стало для меня привычкой.

С Ритой мы постоянно спорили, кому разбирать эти жирные горы в раковине. Она не любила пачкать свои интеллигентные руки, но ей претил бардак. Так она называла, например, скопления моих вещей в разных частях квартиры, не понимая, что это вовсе не бардак, а особый порядок. Скажем, книгу, которою я читал в те дни, было куда удобней брать с пола у дивана, чем доставать со специальной полки шкафа. Что касается посуды, я не любил мыть ее сразу после еды, а делал это лишь тогда, когда в доме не оставалось ни одной чистой тарелки.

В конце концов Рита купила робота-посудомойку. А я написал фантастический рассказ об инопланетных археологах далекого будущего, которые проводят раскопки на опустевшей Земле. Они не знают, что человеческая культура незадолго до вымирания людей стала полностью цифровой: электронные тексты, электронная живопись… И к тому времени, когда происходит действие рассказа, все следы этой культуры исчезли — много ли веков нужно дискете, чтобы сгнить? Поэтому единственная целая вещь, которая попадается инопланетянам в нашем культурном слое — это раковина, полная грязных тарелок. Инопланетяне пытаются восстановить портрет цивилизации по загадочной находке, но так и не могут договориться о предназначении этого объекта. Одни считают его предметом культа, другие — неведомым носителем информации, третьи же вообще полагают, что это инкубатор для выращивания живых йогуртовых культур.

Рассказ заканчивался тем, что инопланетяне тоже вымерли. А наша посудомойка сломалась через два дня после ухода Риты. Тогда я стал мыть посуду сам, и, надо признать, постепенно даже нашел в этом некоторое удовольствие, как в ритуале. Оказалось, что во время мытья посуды можно размышлять почти так же продуктивно, как при ходьбе по улицам. К тому же долгие годы работы с таким иллюзорным материалом, как тексты, приводят к своего рода комплексу: хочется иногда делать что-то, что приносит простые, видимые невооруженным глазом результаты. Например, сияющий штабель чистых тарелок.

Так что после завтрака я встал перед раковиной, словно перед алтарем, и приступил к мытью, попутно обдумывая предстоящую лекцию. Я решил, что она будет посвящена тому, как литература прошлого относилась к вопросам трансформации тела. Я перебрал несколько примеров, прикидывая, как бы спровоцировать слушателей и подвести их к другим, не таким модным темам, которые я хотел бы развить в дискуссии — к животным, к Целлофановому Мору, и так далее.

Джомолунгма грязной посуды растаяла на удивление быстро. Зато предстоящую дискуссию я продолжал обдумывать всю дорогу до Нет-кафе. И заказывая бармену кофе, уже мысленно находился в своем «кабинете-34», отвечал на еще не заданные вопросы. Когда что-то твердое ткнулось мне в бок, я не сразу вернулся к реальности.

— Только не шумите, а то будет как в прошлый раз, — тихо сказали сзади.

Я оглянулся. Когда я входил в кафе, эти двое сидели за столиком у двери. Теперь они стояли у меня за спиной, один слева, другой справа.

Их можно было узнать по глазам. Но при взгляде мельком, со стороны, вряд ли я выделил бы их из толпы. Одетые по современной молодежной моде, они походили на обычных посетителей этого заведения. У того, который предложил мне не шуметь, на голове красовался зеленый гребень в форме змеи. Змея постукивала хвостом, очевидно повторяя ритм сердцебиения. Левое ухо обладателя змеевидного гребня было словно бы отгрызено. Я счел, что это скорее натуральный вид уха, чем маскировка.

Второй агент, более квадратной формы, имел и более пижонский вид. Он был в шортах, толстые голые ноги покрывала оранжевая корейская теплотатуировка — по одному извивающемуся дракону на каждой ляжке. Владелец драконов идиотски улыбался во весь рот, следя за отошедшим барменом.

— Сейчас Вы быстро выйдете впереди меня и сядете в машину, она справа за углом, — сказал тот, чье ухо было не в порядке.

В дверях я обернулся. Бармен поставил чашку с кофе на стойку и провожал меня удивленным взглядом. Голоногий, продолжая идиотски улыбаться, показал ему какую-то карточку, залпом выпил мой кофе и проследовал за нами к машине. На улице от его драконов пошел пар.

Машина не имела опознавательных знаков, но внутри сидел шофер со знакомой эмблемой на куртке. «Аргус». Чего и следовало ожидать. Я не явился по их требованию после лекции. Если гора не идет к Магомеду, ее доставляют к Магомеду с помощью подходящего транспорта.