Александр Тюрин - Генерал Зима

Совсем другой трепет прошел по моему телу и я забыл о стыде и страхе.

Ее руки заставили меня присесть на какую-то трубу, ее руки опустили мне веки, я ощутил запах ее кожи и тепло ее тела около своего лица. А потом ее руки прижали мою голову к ее груди, и вся моя дрожь растаяла среди ароматных выпуклостей ее тела.

Успокоившись, я открыл глаза и наблюдал, как комбинезон неторопливо спадает с нее. Вот он сполз до ее пояса, открыв то, что давно манило меня, как оазис в пустыне. Сейчас меня не интересовала конкретика, столь милая сердцу каждого эротомана, я не хотел впиться в ее тело, как жадный сексуальный потребитель. Меня дурманила сама близость, исчезновение стен, перегородок, барьеров, панцирей.

— Почему не раньше? — спросил я, — почему только сейчас? Я же раньше был моложе и лучше кажется.

— Тебе действительно так кажется. Но с тех пор я задолжала тебе третий поцелуй.

Я протянул руки и помог ее комбинезону упасть еще ниже. И не получил коленом в глаз.

Она стала опускаться своим телом, чудесным и умным до самой последней клетки, на какое-то тряпье, валяющееся на палубе — им, скорее всего, протирали цилиндры двигателя.

«Почему все-таки не раньше, — подумал я еще раз, соединяясь с ее плотью, — когда у нас было столько времени в запасе?»

Конечно, я мог бы вспомнить о сексуальной жизни некоторых насекомых самок, которые используют «это самое» для пожирания любовников. Мог бы даже экстраполировать впечатления от богомолов на человеческие взаимоотношения. Но не стал. Дело в том, что для меня открылась дверь, в которую я стучал столько лет. Это Генри Миллер, американский охальник, детально описывает, как устроена «давалка» каждой его новой подружки, которую он обследует сами знаете чем. А для меня было важно, что мечта воплотилась, что мы — такие разные, не просто разнополые, но и разноумные, разведенные миром по разным углам, вдруг оказались вместе, максимально близко, ближе некуда.

Едва я успел излить свои чувства, как она согнала меня пинком, и стала деловито натягивать на мое тело этот чертов скафандр. В нем я сразу ощутил всю несправедливость бытия. Ну, почему бедные простые глупенькие людишки за всё платят по столь высокой цене?

Скафандр весил минимум тридцать кило. Это ж гибкая металлопластиковая броня с актуаторами, придающими ей функции экзоскелета, плюс подкладка, или подскафандр. В нем системы жизнедеятельности и сенсоры — так вот, подскафандр впился в меня, как «железная дева»! Тысячи мелких зондов и коннекторов проткнули мою кожу, вошли в мои кровеносные сосуды, нервные окончания и прочие ткани. Благодаря этой подкладке скафандр фактически слился со мной в одно целое, он стал моей второй кожей. Люба игриво царапнула мою броню и я это ощутил, как будто на мне ничего не было! Пришлось даже уменьшить степень чувствительности. Какая-то змейка из мундштука проникла мне в горло, вызывая острое желание блевануть. Мама родная, другие змейки втянулись мне в нос, уретру и прямую кишку! Неприлично и даже больно! Столь тесного симбиоза даже я не ожидал. Замерцали дисплеи — верхний надшлемный, нижний подшлемный; прозрачный передний показывал скорости объектов и расстояния до них. Слева и справа к моим глазам приникли инъекторы, прыснули чем-то, ай, я заморгал, но поздно. Не взирая на мои конвульсивные моргания, мигом образовались мономолекулярные контактные линзы-экраны, вслед за тем открылось виртуальное окно.

Судно как будто исчезло, подо мной была бездна морская, надо мной — сфера небесная, с навигационной разметкой в горизонтальной системе координат. Отвесная линия уходила в небесную бездну, как лестница Иакова, как стебель волшебного гороха. Я дернулся от страха, тут же экзоскелет скафандра «услужливо» усилил мое движение. Меня бросило вперед, я столкнулся с чем-то и отлетел, и еще раз столкнулся. Все загремело, зазвенело, виртуальное окно стало прозрачным и я снова увидел каптерку.

— Не суетись, — послышался в наушниках голос Любы. — Иначе ты превратишься в теннисный шарик.

Какое-то время мне казалось, что дверной проем также тесен для меня, как игольное ушко для верблюда, но потом я кое-как протиснулся. Прошел по коридору, пролез в отверстие, которое, скорее всего, недавно вырезали в переборке, и оказался в трюме. Буду знать теперь, что и на буксирах бывают трюмы. Надо мной открылась крышка люка, сверху спустился гордень грузовой стрелы, Люба зацепила гак на скобе, выползшей из моего скафандра, и меня потянуло вверх. А еще стало раскачивать, на море было какое-то количество баллов.

На крышке люка уже стояло четверо спецназовцев — тоже в скафандрах — включая майора Бреговского и лейтенанта Ласточкина. Как живые монументы, как статуи командоров. Они только разок изменили величественную позу, сняв меня с гака. На фоне такой бравой компании я смотрелся не очень выигрышно, как по психологии, так и по экстерьеру, и Люба это, конечно, заметила. Второе, что меня смущало — это нечетко определенное задание. Люба показала мне листок электронной бумаги с планом действий, но писюлька, второпях набросанная на круглой женской коленке, не производила серьезного впечатления.

— Кто-нибудь из нас знает подробности операции? — задал я почти риторический вопрос.

— Ты все поймешь сам, — поспешил отозваться бодрый голос Любы. — И запомни, я всегда любила тебя.

Угу, так я и поверил, хотя во что мне еще верить? «Хвост дракона», то есть орбитальный лифт, уже дотянулся до палубы судна и оказался УНТ-лентой. На конце ленты болталось подъемное устройство. Оно явно предназначалось не для транспортировки людей, а для устранения загрязнений ленты или для ее тестирования. Бреговский обозвал подъемник червяком, но, скорее, он напоминал цветок о пяти лепестках, ведь он был нанизан на УНТ-ленту, как на стебель. Подъемник представлял собой легкий каркас с линейным двигателем, по сторонам у него было пять гнездовидных держателей для полужестких ёмкостей-грязепреемников. Вот туда мы и загрузились. Виртуальное окно снабдило отвесную линию указателями высоты в виде ступенек через каждые сто метров. Лестница в небо ждала нас.

Меня со товарищи начало возносить — с такой скоростью, что не только про любовь забудешь, ну и как себя зовут. «Ступеньки» проносились мимо, едва удавалось их заметить. Через какую-то минуту буксир стал крохотной точкой на поверхности волнующегося моря, напоминающего сейчас мятую бумагу. А потом мы влетели в облако и сразу попали в зону турбулентности — совсем как летчики. Однако сейчас я был не внутри кабины, а снаружи. Ветер скреб по коже, это нейроконнекторы знакомили мое тело с окружающим пространством — пришлось уменьшить чувствительность скафандра до минимума.