Лилия Курпатова-Ким - Война за Биософт

— Речь — высшая интеллектуальная функция, — пробормотал я.

— Именно! — воскликнул Крейнц. — Собственная речь — это то, чего нет ни у «Ареса», ни у «Ио», ни у главного компьютера Эдена. Хотя его генералка «Дженни» по своим возможностям несколько ближе к Альтеру, чем остальные, потому что при ее создании доктор Синклер тоже использовал контекстные модули… Простите, доктор Павлов. Я пока ничего определенного сказать не могу. Мне нужно время, чтобы подумать.

Отто отключился. Его смятение передалось и мне. Полагаю, любой человек на моем месте чувствовал бы себя растерянным и совершенно беспомощным. Случилось то, чего никто не может понять, объяснить. Хотя бы предположение высказать!

Помимо технических загадок возникли вопросы и психологического характера.

Почему Громов не удивился? Случившееся должно было повергнуть его в шок. Но ничего подобного не произошло. То есть сначала он, конечно, удивился — но потом повел себя как человек, который спит и видит сон. Понимает, что это сон, и все странности происходящего воспринимает как нечто само собой разумеющееся.

Сначала я подумал, что все дело в опыте, который Громов получил в Эдене. Два года подключения к виртуальной среде, которая полностью замещает реальный мир, плюс манипуляции с памятью кого угодно сделают странным.

Однако с Громовым произошло нечто, по сути, сходное с моей мышечной атрофией, которую я испытывал после выхода из заморозки. Я не пользовался собственными мышцами в течение пятнадцати лет, поэтому их работоспособность пришлось мучительно восстанавливать. И это было очень больно!

Громов в течение двух лет не использовал свою эмоциональную сферу. Здесь требуется объяснение. Все эмоции в Эдене — порождение сознания. Иными словами, гнев, даже очень сильный, не сопровождается мощным выбросом адреналина в кровь — ведь физическое тело находится в состоянии анабиоза. Радость не зависит от серотонина, любовь — от фенилэтиламина, тестостерона и допамина. Мозг производит фантомы, но тело их не чувствует. Все равно что есть еду из бескалорийного растворимого волокна — зубы жуют, язык чувствует вкус, в желудок что-то попадает… но ни чувства сытости, ни удовлетворения мы не испытываем. Волокно распадается в желудке практически мгновенно, становится легким желе, которое наши ткани впитывают чуть быстрее, чем воду. Общаясь с выпускниками Эдена — Крейнцем, Нимурой, другими агентами Буллигана, — я обратил внимание на их некоторую эмоциональную сухость. Безусловно, они испытывают эмоции, но в очень сглаженной, спокойной форме. Рассуждение всегда оказывается сильнее интуиции. С одной стороны, это полезно — выпускник Эдена никогда не впадет в аффект, но с другой стороны — и способности к гениальным озарениям у них нет. Не этим ли объясняется то, что все главные, судьбоносные для хайтек-мира изобретения были сделаны или до войны, или же людьми, получившими классическое образование, без использования нейролингвы? Да, в Эдене создали множество устройств, нашли сотни вариантов применения научным теориям, развили чужие гипотезы — но принципиально нового ничего не создали! Все разработки в области нейролингвы, софт-инжиниринга, бионики, прочих наук основаны на довоенном опыте, работах самого доктора Синклера, его учеников. А они уж точно не были выпускниками Эдена.

Мне кажется, что в короткий промежуток между возвращением Дэз Кемпински в хайтек-пространство и первым выходом в Сеть без помощи коммуникативного оборудования — у Громова еще был шанс преодолеть «эмоциональную атрофию», полученную в Эдене. Но похоже, психологический дискомфорт, который сопровождал восстановление его эмоциональной сферы, оказался слишком сильным.

Почему он не предпринял никаких попыток сблизиться с Кемпински — остается для меня загадкой. Вместо того чтобы тренировать свою способность чувствовать, Громов начал старательно ее подавлять. Страх перед страданием оказался сильнее мечты о счастье.

10 ноября 2054 года, 09:18:34

RRZ «Эллада»

Рободом

Среди подарков, которые Макс привез из Nobless Tower, оказалось много роскошной довоенной одежды, но ни одних удобных джинсов.

— Альтер, покажи гардероб Роберта, — попросил Макс.

Голограмма задумчиво обошла вокруг Громова.

— Ты слишком жирный, вещи Роберта тебе не подойдут, — заявил Альтер, просканировав физические параметры Макса. — К тому же он придерживался классической манеры одеваться.

— Покажи, что есть.

Альтер процитировал какой-то классический роман, сказав про мулов, которые норовят напялить лошадиную сбрую, но одна из стен в галерее второго этажа трансформировалась в гардеробную.

Костюмы Аткинса висели ровными рядами — черные, синие, серые, бежевые, даже белые. Были костюмы в полоску, клетку, настоящий фрак в чехле из полимерконсерванта.

— В нем Роберт получал обе Нобелевские премии и четыре премии Джекобса за достижения в IT-сфере. Даже не думай дотрагиваться до этой вещи, — заявил Альтер.

— Что-нибудь попроще есть? — спросил Макс, вынимая одну из вешалок и внимательно глядя на костюм.

Было в нем что-то странное. Казалось, пиджак сшит криво. Макс присмотрелся к Альтеру… Прежде он не замечал, что руки точной копии Роберта чересчур длинны, а позвоночник искривлен настолько, что одно плечо ниже другого сантиметров на пять. Голограмма постоянно перемещалась, мигала, меняла цвет — поэтому прежде Макс не замечал несоответствия пропорций.

— Посмотри там, недоумок, — Альтер кивнул на проволочные ящики в глубине стены.

Макс выдвинул одну из проволочных корзин — в ней оказались кашемировые свитера. В другой корзине — брюки. Но ни одних джинсов!

— Черт… Хоть пиши командору Ченгу, — проворчал Громов. — Интересно, Буферная зона торгует джинсами по почте?

Для уверенности Макс заглянул и в другие корзины. Одна из них была доверху заполнена галстуками.

— Кто может добровольно носить на шее эту удавку? — риторически спросил он.

— Тебе никогда не стать гением, равным Аткинсу, пока ты ставишь удобство выше эстетики, — уверенно заявил Альтер.

Макс молча перебирал галстуки Роберта — шелковые, бархатные, попадались даже кожаные, металлические и пластиковые.

Вдруг пальцы Громова коснулись чего-то холодного, ногти скребнули металл.

Макс удивленно отодвинул галстуки и достал со дна корзины небольшую круглую металлическую коробку. Судя по рисунку, когда-то очень давно, лет восемьдесят назад, в ней было печенье. На Сетевых аукционах довоенного старья эти коробки уходили за бешеное количество кредитов, словно сделанные из золота.

Громов провел рукой по крышке, украшенной гравировкой. Замысловатый эмалевый рисунок, изображавший женщину за шитьем…