Олег Кулагин - Дип-склероз (сборник)

— Отвянь! Я — дайвер.

Но нового гостя это не пугает.

— Да хоть папа Карло, — отвечает он, и между ними завязывается невидимая борьба. Такое ощущение, что они хотят накинуть незримый аркан силового поля друг на друга, но ни у одного это не получается. Подчиненный пришельца обходит вокруг размытого и заходит ему за спину. Очевидно, хочет застать его врасплох.

— Слушай, чего привязался? — вдруг спрашивает первый. — Я работаю!

— Я тоже, — отвечает висящий. Вдруг он судорожно дергается, контуры его лица начинают перетекать из одного в другое, нос сползает на щеку, руки свешиваются до земли.

— Слушай, урод. — Первый чувствует себя победителем, вероятно, ему удалось получить контроль над телом собеседника, как он проделал это со мной, и ему доставляет удовольствие насмехаться над ним. — Тебя тоже когда-нибудь вытаскивать придется! Отвяжись! А то чайник согнется совсем!

Голова у размытого и вправду совсем свесилась набок, шея согнулась под неестественным углом, глаза выкатились. Он достает фонарик и светит мне в лицо. В этот раз я — не его жертва. Он должен признать это. Победитель вдруг резко толкает меня, и я падаю с трона. Тело начинает слушаться, но я еще очень слаб и не могу подняться. Пришелец садится на трон, неужели это все-таки вторжение? С этого места он может управлять всеми ресурсами человечества, Земле пришел конец!

— Вика, терминал!

Точно. Он вызывает терминал. Что делать? Бессилие охватывает меня. Я сажусь на пол и обхватываю голову руками. Мой мучитель бежит ко мне, хватает за шиворот, кричит:

— Снимай шлем! Гаси машину.

Ему нужен пароль доступа к Центральной. Он требует, чтобы я потушил систему, и тогда можно запустить ее заново, с личными правами настроенными на того, кто сидит на троне императора. И тогда вся Солнечная система будет подчиняться только ему.

— О боже… — шепчу я. — Я не хотел этого… Видит Бог, не хотел…

Что будет дальше с планетой, со всей империей? Что будет со мной? Но, похоже, меня не собираются убивать. Ему достаточно просто занять мое место.

— Счет за спасение я тебе пришлю, — кричит он. — Выходи отсюда, живо!

Все плывет перед глазами. Не могу стерпеть такого позора. Я подвел людей, подвел Землю. Я хватаюсь за сердце и медленно оседаю на пол.

Вокруг темнеет. Холодно. Я умираю…

Никогда не думал, что первые строчки рассказа могут быть такими трудными. Казалось бы, чего проще — рассказать о себе? Тем более если это твоя же история, которую ты знаешь лучше, чем кто-либо на этом свете… Впрочем, я уже давно сомневаюсь в этом свете, существует ли он вообще; существует ли так называемый Real World — или это все призрачный сон, морок, и на самом деле нет ничего, кроме призрачного города глубины вокруг, города, в который ежеминутно приходят люди из ниоткуда и уходят в никуда…

Но я все-таки верю, иначе было бы невозможно жить; я верю, что-то, что я считаю своими воспоминаниями, не обманывает меня, что это не шутка какого-нибудь программиста, не ошибка сервера; что все это действительно существовало…

Последний рассвет, который я помню…

Я узнавал о наступлении рассвета по узенькой солнечной полоске, которая ползла по стене за моей спиной. Я замечал ее, отворачиваясь от компьютеpa; потом смотрел на часы (обычно это ничего не давало, в кварцевых часах сели батарейки, а механические я всегда забывал вовремя заводить), убеждался, что они стоят, снова поворачивался к компьютеру, глядел на трей и обнаруживал, что уже действительно утро. Вот то, что я помню лучше всего; остальное было слишком давно.

Отец наконец-то сообщил мне, что уезжает. Меня несказанно обрадовало это известие; он давно уже собирался отправиться с друзьями на выходные куда-то в пригород, собирать грибы и жарить шашлыки на природе. Никогда не интересовался ни тем, ни другим; мне эта поездка отца сулила только одно — два дня (даже немногим более двух дней), когда я останусь дома в одиночестве, и никто не будет стоять над душой или оттаскивать меня от компьютера.

Хуже нет, когда тебя оттаскивают от компьютера, не важно, что ты делаешь — читаешь ли почту, рисуешь какую-нибудь картинку, ставишь новую программку или разбираешься, что там накапало из файлах, — отец же, как нарочно, всегда появлялся в неподходящее время. У него всегда находились какие-нибудь причины, по которым я должен был отойти от компьютера, а если я настаивал на своем или слишком долго, по его мнению, отвечал «Мм… да… сейчас…» на его зов, то он вваливался в мою комнату и в зависимости от настроения начинал долгие нравоучительные лекции о вреде компьютеров или просто властно тыкал пальцем в кнопку reset. До последнего я старался не доводить…

Итак, в пятницу вечером я закрыл за ним дверь и с облегчением прислонился к ней с другой стороны. Свободен! Наконец-то. Наконец-то! Два дня чистой свободы… Да.

Я заметил желтую полоску солнечного света, повернувшись от компьютера, и понял, что уже утро. Вот так оно всегда и бывает! Ночь прошла незаметно. Я слышал, как мейлер, скрытый где-то под грудой окон, начал прозваниваться за утренней порцией почты. Игрушка, с которой я возился — мы писали ее на досуге с другом, — за эту ночь серьезно продвинулась. Я докончил несколько блоков, на которые никак не мог выкроить время в течение недели. «Вот что значит, когда тебе никто не мешает!» — подытожил я с удовлетворением и отправился к холодильнику, чтобы поискать чего-нибудь съестного. Память подсказывала мне, что я ничем не ужинал.

Есть большое разнообразие продуктов, которые в обществе нормальных людей полагается есть в горячем виде, в то время как они превосходно идут холодными. Знакомый мой Дик из Штатов говорил, что частенько завтракает полуразогретой пиццей — по его словам, он держит десяток замороженных в холодильнике и греет их в микроволновке, только ему никогда не удается запомнить, сколько именно надо разогревать их и в каком режиме. Могу себе представить; один раз отведав такую пиццу, снаружи покрытую теплым расплавленным слоем сыра, внутри же которой чувствовались холодные катышки льда, я решил больше пиццу не покупать. Есть гораздо более дешевые и более приемлемые на вкус варианты. Например, холодные макароны, оставленные ночью на сковородке, или что-нибудь из консервов.

Но мне не хотелось ни лезть за макаронами, ни открывать консервы; в то утро я ограничился тем, что просто намазал большой ломоть хлеба маслом, вылил в чашку остатки кофе и вернулся к компьютеру. Отец уехал всего лишь на два дня, и глупо было растрачивать время.

Почты почти не было. По выходным всегда так, к сожалению. Только в локалке болталась пара жалких мессаг — от босса с напоминанием о приближающейся пойнтовке и от Коляна ко мне с напоминанием, чтоб на этой приближающейся пойнтовке я отдал бы ему диск с Борландом. Да, Борланда надо будет отдать. Если я опять его не забуду.