Александр Лазаревич - Сеть Нанотех

— Мы знаем кто они такие? — спросил Полковник.

— Это сотрудники его лаборатории, вместе с Левшовым отказавшиеся перейти на работу в нашу секретную лабораторию. У нас есть на них все данные — имена и фамилии, фотографии, адреса. Нет только их самих: полгода назад все эти люди, двенадцать человек, бесследно исчезли. Просто исчезли, и никто их никогда больше не видел. Никаких зацепок. Но он наверняка поддерживает с ними связь через свою сеть, и у них должны быть инструкции на тот случай, если он погибнет. Он нужен нам живым. Мы должны выбить из него пароль администратора сети Нанотех, от этого зависит будущее России как великой державы.

— Может быть попробуем применить сыворотку правды? — предложил Полковник.

— Я поговорил с нашими экспертами. Все говорят, что чего бы мы ему не вкололи, бактерии-киборги в его кровеносной системе могут разложить это вещество и вывести его из организма в считанные доли секунды, до того как оно подействует. А раз могут, то так и сделают — я думаю, что он хорошо подготовился, прежде чем идти к нам. Этот вариант отпадает. Здесь надо действовать тоньше. Крутаните-ка мне ещё раз конец допроса.

На экране снова появились Левшов и Полковник.

Полковник: Гражданин Левшов, надеюсь Вы понимаете, что мы не можем Вас так просто отпустить, и эту ночь Вам придется провести у нас в камере предварительного заключения.

Левшов: Гражданин Полковник, я согласен переночевать у вас в камере, но я хочу, чтобы Вы ясно понимали, что это — жест доброй воли с моей стороны. Я оставляю за собой право уйти из вашей камеры в любой момент. Довожу до Вашего сведения, что у меня есть возможность сделать это, и что у Вас не будет никакой возможности меня остановить.

— Каков наглец! — произнес Генерал не отрывая глаз от экрана.

— Товарищ генерал, так что всё-таки делать с копией этой кассеты? Передавать американцу или нет? — спросил Полковник.

— Чего уж теперь, передавайте. Если мы попытаемся утаить эту кассету от ихнего офицера связи с особыми полномочиями, назавтра об этом будет известно в ЦРУ — я абсолютно уверен, что у нас в управлении сидит ЦРУшный крот, и он донесет. Пойдут ноты протеста на высшем уровне — нежелание сотрудничать, и всё такое. Все шишки посыпятся на нашу голову. Так что кассету передайте. Только вот что... — Генерал внезапно понизил голос — Устройте-ка мне сегодня ночью посещение его камеры. Но так, чтобы никто об этом не знал. Попытаюсь поговорить с ним по душам.

Левшов не мог уснуть. Точнее мог бы, если бы воспользовался услугами Нанотеха. Но не хотел. Мысли его постоянно возвращались к тому пасмурному дню в марте 1983 года...

"...Таким образом Маркс был абсолютно прав, когда предсказывал что на смену капитализму придет коммунизм. Он был абсолютно прав в том, что смена эта произойдет в результате развития производительных сил. Он ошибся только в одном, а именно, на каком уровне развития производительных сил произойдет эта смена. В своём девятнадцатом веке он считал, что человечество уже достигло того уровня, когда капитализм может быть заменен коммунизмом. Эта ошибка по человечески понятна: автору теории хотелось увидеть её воплощение на практике. Но эта ошибка привела к тому, что он начал насиловать историю, пытаясь навязать человечеству такой общественный строй, до которого оно ещё не доросло."

— Так, так, молодой человек... — сказал Андропов и лукаво улыбнулся, улыбнулся настолько, насколько давала ему улыбаться непрекращавшаяся боль в почках. — Значит, по Вашему, Маркс всё же был не прав?

Левшов осекся и испуганно замолчал.

— Ничего, — сказал генсек, подмигнув, — со мной можно. С другими не советую.

Левшов узнал цитату — слова Штирлица из Семнадцати мгновений и улыбнулся в ответ.

— Значит, говорите, насилие над историей? — сказал генсек. Лицо его снова посерьезнело и превратилось в каменную маску. — А Вы представьте себе, что не было бы Великой Октябрьской Социалистической Революции, и во всем мире сегодня царил бы капитализм. К кому бы Вы тогда пришли со своим изобретением? К монополиям? Но они заинтересованы только в одном — во власти, абсолютной власти над всем и всеми. Они использовали бы Ваше изобретение для укрепления своей власти и увековечения капиталистического строя. Возможность возникновения коммунизма на основе этих новых производительных сил так и осталась бы нереализованной возможностью. Если бы мы не изнасиловали, как Вы выразились, историю, то её изнасиловали бы они. Что по Вашему лучше?

Левшов хотел было сказать, что именно об этом он и писал в своём письме, но вовремя сдержался. Он решил, что генсек показывает ему, под каким идеологическим соусом должно подаваться его изобретение: Маркс прав, Маркс всегда прав, Маркс не может быть не прав. Однако из дальнейших слов генсека стало ясно, что он имел в виду нечто гораздо более серьезное, чем соблюдение идеологических приличий.

— Я сейчас одну книжку читаю, — сказал генсек. — Любопытная книжка. Диссиденты, сбежавшие в Америку, написали о том, как я шел к власти. Представили меня эдаким макиавелиевским правителем, не гнушающимся никаких интриг. И большинство фактов вроде бы верны, да только одного в этой книжке нет. Нет ответа на простой вроде бы вопрос: зачем я всё это делал? Авторам книги ответ кажется чем-то саморазумеющимся, о чем и писать-то не стоит: ради власти. Но они меряют все своими мерками.

Я старый и очень больной человек. Слишком старый и слишком больной, чтобы пользоваться теми радостями жизни, которые потенциально предоставляет пост генсека. Меня в любой момент могут убить — слишком много вокруг меня людей, не желающих видеть меня в этом кресле. Так зачем я взвалил на себя эту непосильную ношу, когда я мог бы выйти на пенсию и спокойно сидеть у себя на даче? А ответ простой: потому что больше некому. Если бы я не занял это кресло, его занял бы кто-то, для кого пост генсека действительно означает лишь одно — безграничную власть, кто-то, кому наплевать на идеалы социализма, на нашу мучительную и кровавую историю, кому наплевать на то, ради чего мы шестьдесят пять лет мучились и проливали кровь. Я оглядываюсь вокруг, и вижу, что вершину власти окружают именно такие люди, и когда меня не станет, в это кресло сядет кто-то из них...

Почему я Вам обо всем этом говорю? Я хочу чтобы Вы ясно понимали: у Вас есть не больше десяти лет, чтобы закончить работу над своим изобретением.

— Почему?

— Потому что мы проиграем холодную войну Западу.

— Но Юрий Владимирович, я не думаю что ...