Саймон Логан - i-o

Она выступила из теней, которые отбрасывали на цементный пол гигантские остовы складов, похожие на высохшие хитиновые каркасы. Одета она была — это я понял, только познакомившись с ней ближе, — в своем обычном стиле. Ботинки на толстой подошве, проношенной до металлической основы, темно-серый комбинезон, который был ей велик как минимум на три размера (от него она использовала только брюки — верхняя половина болталась вокруг пояса, словно не до конца лопнувшая оболочка куколки). Еще белая майка на черных, спадавших с плеч бретельках с надутым по трафарету оранжевым символом радиационной опасности. Черные жирные волосы были сколоты на затылке тремя стальными шпильками, непокорные пряди свисали, обрамляя угловатое лицо. И — это главное — на этом лице застыло то самое немного насмешливое и слегка заинтересованное выражение, за которое я возненавидел ее.

Она стояла, уставившись на меня, несколько минут. Никто из нас не решался пошевелиться или заговорить первым.

Мне не терпелось чиркнуть трубой о бетон, но я знал, что не смогу это сделать в ее присутствии. Самосожжение — дело интимное.

Она же тем временем всем своим видом показывала, что никуда не торопится. Напротив, она еще дальше вышла из тени под блеклый свет, испускаемый теми немногими прожекторами, в которых еще оставались лампы. Скрестив руки на груди, она приподняла брови и снова уставилась на меня.

— Не обращай на меня внимания, — сказала она медоточивым голосом, в котором так и слышалась скрытая угроза.

Я посмотрел на трубу, потом снова на нее. Мое тело жаждало спасительного огня, по онемевшие и бесполезные руки не слушались меня.

Керосин капал с кончиков моих волос, стекал по лицу, обжигал кожу там, где она была содрана.

Она приблизилась ко мне еще на шаг.

Мои пальцы вцепились в трубу, словно давая понять, что я не отступлюсь от своего намерения.

Ее глаза сузились, и она стала всматриваться в меня еще пристальнее. Вся ее поза говорила именно то, что она озвучила несколькими секундами позже.

«Ну, давай, валяй!»

Онемение, охватившее мою руку, распространилось на грудную клетку, ноги и голову. Она собралась мне все испортить! Взглядом я умолял ее поскорее убраться восвояси.

— Ну, давай, валяй! — сказала она, слегка ухмыльнувшись при этом.

Я прижал конец трубы к полу и слегка поскреб бетон.

Она наградила меня презрительным взглядом: разве это так делают?

И тогда я почувствовал, что мне бросили вызов. Слабо или не слабо мне довести дело до конца? Конечно, не слабо! Если я не боялся топиться, прыгать без парашюта с трехсот футов, стрелять себе в висок из строительного пистолета, не говоря уже о не единожды распоротых запястьях и шее, то что тут говорить о самосожжении.

И тем не менее я ничего не мог с собой поделать. Разница была в том, что теперь Шива вопросительно смотрела на меня. И этот ее взгляд почему-то убивал всю мою решимость. Вы скажете, конечно, что мне просто недоставало уверенности в себе…

Она приблизилась ко мне еще на шаг. Видно было, что пока мои попытки высечь искру не произвели на нее сильного впечатления.

Именно в этот миг, если я ничего не путаю, в руках у нее появилась зажигалка, похожая на миниатюрную паяльную лампу — древний инструмент, которым в наше время уже почти никто не пользуется.

Шива снова пристально посмотрела на меня и щелкнула кнопкой. На мгновение из раструба зажигалки показался язычок пламени, который тут же погас. Затем Шива передвинула какой-то рычажок на зажигалке, после чего пламя снова вспыхнуло и горело дальше уже самостоятельно, безо всяких усилий с ее стороны.

После некоторого колебания я чиркнул трубой с большей силой. Вылетело несколько искр, однако керосин не вспыхнул.

Я испугался: а вдруг керосин впитался слишком глубоко в кожу или просто высох, и моя затея с треском провалится. Вот будет позор!

Бледно-голубое пламя ее зажигалки угрожающе мерцало в ночном воздухе.

Она приблизилась ко мне еще на шаг. Удивительное дело, но я испугался. Она собиралась сделать именно то, зачем я сюда пришел, — чего же я боялся?

Может быть, дело было не столько в страхе, сколько в чувстве собственности. Мое тело принадлежало мне, и только я имел право его уничтожить.

В тот момент я даже не задавался вопросом, почему она хотела, чтобы я это сделал, и почему это было важно, сгорит или не сгорит у нее на глазах какой-то незнакомец.

Еще один шаг — и она уже в футе от меня. В нескольких дюймах от края керосиновой лужи. С горящей зажигалкой в руке.

Ухмылка появилась на ее лице, когда она заметила, как слабеет хватка моих пальцев, сжимающих трубу. Что такое она затеяла?

Не успел я задуматься об этом, как она швырнула зажигалку к моим ногам. Керосин вспыхнул, и я вспыхнул вместе с ним.

Я успел увидеть через потекший струями горячий воздух, окружавший охватившее меня адское пламя, как расширились от наслаждения ее зрачки.

Чуть позднее мы сидели вместе на корточках на низкой крыше хранилища в самом центре скопления производящих яды заводов, которое было известно всем как Чумная Фабрика. Вокруг нас в непроглядной ночи вздымались абсурдные конструкции, лишенные всякой архитектурной логики и предназначенные исключительно для того, чтобы перекачивать токсичные газы и растворы от одного цеха к другому. Цехи напоминали компанию торчков, передающих по кругу шприц с отравой. Повсюду — на стенах, дверях, опорах и окнах — виднелись ржавые таблички с предупреждающими надписями.

«Опасно! Ядовитые вещества! Вход только в изолирующих противогазах!». «Вход в дневное время запрещен». «Только для персонала со спецпропусками». Большая часть этих табличек так сильно потрескалась и облупилась, что прочитать их было невозможно. Некоторые вообще болтались на последнем шурупе. Другие были густо покрыты граффити.

Шива сбросила рюкзак со спины и расстегнула на нем молнию. В воздухе вокруг нас повисло напряжение. Шива торжественно извлекла из рюкзака три устройства, над которыми она трудилась последние три дня.

Я осторожно заглянул за низкую стену, окружавшую крышу, и увидел, как двор пересекают двое рабочих в костюмах химзащиты и с усиленными противогазами. Рабочие толкали перед собой тележку на шинном ходу. На тележке покоилась приземистая металлическая бочка со знаком радиационной опасности на боку.

За день до того у меня снова начал барахлить желудок, и в тот момент я чувствовал себя так, словно проглотил рыбу-иглобрюха, которая уже раздулась у меня в животе до размеров густо покрытого шипами футбольного мяча. Мне хотелось сложиться пополам и орать от боли. Я подумал, что все наши с Шивой затеи за прошедший месяц так и не помогли мне справиться с этой болью — они только позволили мне на какое-то время от нее отвлечься.