Вернор Виндж - Истинные Имена

Продвинемся на шаг дальше: точно так же, как мы ходим без размышлений, мы и думаем без размышлений! Мы всего лишь эпизодически обращаемся к органам, которые и исполняют нашу ментальную работу. Допустим, у вас есть сложная задача. Вы раздумываете над ней некоторое время и затем находите решение. Ответ возникает неожиданно; вам приходит в голову идея, и вы говорите: «Ага, понял. Надо сделать так и так». Но если бы кто-то спросил, как вы пришли к решению, вы бы просто не знали, что ответить. Люди обычно говорят что-нибудь вроде:

«Я внезапно понял…»

«Мне пришла в голову идея…»

«Меня осенило, что…»

Если бы мы на самом деле знали, как работают наши сознания, мы бы не так часто действовали на основе неосознанных мотивов и не имели бы такого количества разнообразных психологических теорий. Почему, когда нас спрашивают, как люди приходят к замечательным идеям, мы вынуждены обращаться к поверхностным репродуктивным метафорам и говорить о «зарождении», «вынашивании» и «рождении» мыслей? Мы даже говорим о «пережёвывании» и «переваривании», как будто разум располагается не в голове, а где-то ещё. Если бы мы видели наши сознания изнутри, мы бы наверняка могли сказать что-нибудь более дельное, чем просто «погодите, я думаю».

Люди часто говорят мне, что они абсолютно уверены: ни один компьютер никогда не будет наделён разумом, сознанием, свободой воли и никоим образом не осознает себя. Их часто поражает, что я в ответ спрашиваю, почему они так уверены, что обладают этими примечательными качествами сами. Обычно они отвечают, что если в чём и уверены, так это в том, что « я осознаю, поскольку осознаю это ».

Да, но что в действительности означают эти убеждения? «Самосознание» должно бы быть осознанием того, что происходит в собственном разуме, но ни один реалист не станет держаться за мнение, будто людям действительно свойственна интроспективность в буквальном смысле этого слова – взгляд, обращённый внутрь.

Не примечательно ли, насколько мы уверены, что осознаём себя – что мы в массе наделены способностями знать, что происходит у нас внутри? Подтверждений тому на самом деле немного. У некоторых людей и вправду случаются выдающиеся моменты, так называемые «прозрения» точной оценки настроений и мотивов других людей. Отдельные личности порой способны даже удачно оценивать сами себя. Но это ещё не оправдывает употребление терминов вроде самоощущения или самосознания. Почему бы просто не называть их ощущениями или осознанием? Есть ли хоть какие-то основания полагать, что эти способности существенно отличаются от всего остального, что мы воспринимаем и чему учимся? Вместо определения их как «разбирать себя» нам бы стоило считать их прямой противоположностью: просто ещё одним способом «строить догадки». Что, если мы узнаём о себе в точности так же, как обучаемся всем прочим внеличностным вещам?

Истина заключается в том, что части нас, якобы наделённые самосознанием, занимают лишь крошечную долю всего мышления. Они работают, выстраивая собственные модели мира – чрезвычайно упрощённые мирки по сравнению что с реальным внешним миром, что с грандиозными вычислительными структурами внутри мозга – системами, на понимание которых пока никто не претендует. И эти наши миры симулированного осознания – просто магические, в них каждый воображаемый объект наделён смыслами и целями. Задумайтесь, насколько трудно увидеть молоток не как инструмент для ударов, а мячик – не как что-то, что бросают и ловят.

Почему наше восприятие так ограничено, что мы видим не сами вещи как они есть, а способы их использования? Потому что высшие уровни нашего сознания – это решатели задач, направляемые целями. Надо сказать, что вся машинерия в наших головах изначально эволюционировала для достижения встроенных или приобретённых целей, для комфорта и питания, для защиты и размножения. Затем, за последние несколько миллионов лет, мы развили ещё более мощные подмашины, которые непонятным пока образом сопоставляют и анализируют, какие виды действий к каким результатам приводят; одним словом, чтобы находить так называемое знание . И хотя нам нравится думать, будто знание абстрактно, а стремление к нему чисто и хорошо само по себе, в итоге мы по-прежнему используем эту возможность, чтобы достигать поставленных целей (даже если мы решаем, что для этого следует сначала накопить ещё больше знаний).

Так что, раз уж мы говорим, что «знание – сила», наши знания переплетены с путями достижения целей. И это ключевой момент: нам нет никакой пользы что-то знать, если это знание не говорит нам, что делать. Это настолько глубоко встроено в машинерию разумного сознания, что чересчур очевидно для упоминания: всякое знание совершенно бесполезно, если мы не можем применить его с пользой .

Теперь мы можем вернуться к проблеме сознания: это часть мышления, специализирующаяся на использовании остальных систем управления, лежащих глубже. Но эта часть вовсе не разбирается в том, как эти системы устроены и как работают. Как было сказано, мы ходим не задумываясь, как это делается. Только когда эти системы перестают справляться, сознание обращается к мелким подробностям. Так человек с травмой ноги может впервые осознанно задуматься о том, как работает ходьба: «Чтобы повернуть налево, мне нужно оттолкнуться туда… – и тут приходится сообразить: – …а чем же?» Зачастую только столкновение с особенно сложной проблемой заставляет нас углубиться в рефлексию и попытаться понять, как же остальная часть нашего разума справляется с задачами; в такие моменты мы обнаруживаем себя говорящими примерно так: «Мне нужно организоваться. Почему же я не могу сосредоточиться на важных вопросах, не отвлекаясь на несущественные детали?»

Как правило, только в такие моменты – времена, когда мы попадаем в беду – мы и приближаемся к пониманию того, как работают наши сознания, поскольку применяем наши ограниченные познания об этих механизмах, чтобы перенастроить или починить их. Парадоксально, что именно тогда мы говорим, что сбиты с толку, ведь нужно быть очень толковым и хорошо разбираться в себе, чтобы понять и сказать такое – в отличие от обычной бестолковости, которая даже этого о себе не знает. Но мы всё равно не любим и пренебрежительно отзываемся об осознании растерянности, не понимая, насколько высокая степень самопредставления для этого требуется. Это, скорее, означает только то, что сознанию не хватает глубины, и оно способно лишь на такое ограниченное понимание того, как всё работает. Так или иначе, даже наши наиболее «осознанные» попытки самоисследования всё равно не могут вырваться за пределы прагматичного магического мира символических образов, поскольку ещё ни одному человеку не удавалось при помощи самоанализа разобраться в своих программах, работающих на нижних уровнях.