Александр Тюрин - Яйцо Чингисхана или Вася-василиск

Шулма завозилась у печки минут на десять, никак не откликаясь. Потом сказала:

— Походи за мной недельку. Тогда обрежу… А может и нет.

— Ну и ну. Ничего себе: ходи-броди, а потом — от ворот поворот. Иначе-то никак нельзя?

— Иначе в магазине можно. — неожиданно пошутила ведьма.

— Я с собой и запасов съестных не прихватил. А у меня по части жратвы — всегда «полный вперед» и никакой инвалидности.

— Запасы по дороге будут… Да что мне тебя уговаривать. Можешь проваливать. Иди к елу на закуску.

Василий сразу понял, что «ел» — это совсем отрицательный представитель мира духов.

С того дня пришлось Василию таскаться по тайге и наблюдать широкую спину Умай перед собой, а также составлять публику на ее сеансах общения с духами. Контачила она в основном с демонами эе — хозяевами урочищ, и с самим тагэзи — хозяином тайги, а елы и прочая паразитическая нечисть, застрявшая между мирами, всячески мешала ей. У шулмы была своя карта и свой маршрут, проходивший не столько по реальной территории, сколько в стране духов, и она двигалась по нему с четкостью швейцарской железной дороги.

Собственно, Василий едва выудил даже эту информацию. Умай была мало разговорчивой. Родилась она в семье первобытных охотников, которые вдруг стали советскими звероводами. Поскольку к братьям меньшим, то есть хакасам, особые требования, в отличие от русских крестьян, не предъявлялись, то и сохранилось благополучно камланье в ее роду. Разве что проделывалось оно втихаря. (В отличие от опиума для народа, то бишь религии, шаманизм считался проявлением стихийного материализма).

Первые несколько дней скитание по стране духов вызывало у Василия активную неприязнь. Собственно, и согласился он на это дело, потому что деваться было некуда — не возвращаться же домой, к семье, с гнусной ящеркой внутри, с окончательным признанием того, что жизнь пошла прахом, коту под яйца. Бомжевать по вокзалам — вот какая единственная альтернатива ему виделась.

Вначале он забивал тоскливые мысли, пытливо наблюдая за Умай и размышляя по ее поводу. Бимоны Василия и в самом деле фиксировали, что к колдунье по каналам, проложенным ниоткуда, подплывали хвостатые пятна с повышенной температурой. Иногда он как будто воспринимал их голоса, хотя и не мог перевести речи духов на русский язык. Он даже чувствовал их запахи, слабые, но острые — чем-то напоминающие аромат сыра рокфор. Возможно это были демоны эе, которых Умай упомянула пару раз. Иногда к ней привязывались холодные косматые кляксы, разраставшиеся из неприметной точки. То, наверное, хладнокровно вампирили зловредные елы и еки. Иногда теплые языки словно облизывали весь лес и неторопливо тянулись к причитающей Умай — таков был, скорее всего, крутой тагэзи.

Пребывание в густом лесу, где не было и нет социализма, капитализма, даже феодализма, технократии и охлократии, где творение остановилось на пятом дне, помаленьку сняло у Василия ужас перед инфекционной структурой, засевшей в нем. Да и экстраморфин, который он пару раз заглатывал тайком, тоже ласкал психику.

Вокруг никто ни о чем не переживал, сознание тут еще дремало в природных зародышах, для леса все было правильно, все хорошо — но, само собой, пока не явились мужики с бензопилами. Ни у кого в этой чащобе не имелось ни малейшего повода страдать, обвинять и жаловаться в высшие инстанции. Соответственно, и взбаламученный ум-разум Василия угомонился. Сам он стал как зверь, внутри которого сидел с неясными намерениями еще один звереныш.

Впрочем, не все просто было с озверением Василия. Ему казалось порой, что он не бредет по зыбкой мшине вслед за Умай, чавкая сапогами, а тащится как ящер на панцирном брюхе по оранжевой грязи под лиловым небом, переставляя шесть расширяющихся книзу лап.

Там, в глубине созревают мощные горячие потоки, которые готовы вспучить поверхность здоровенным холмом, а потом подняться ввысь огромным желтым фонтаном, окруженным сеткой из разрядов. А еще ему хочется запустить челюсти в спину Умай и сделать из нее кормушку для родных, дорогих и близких личинок-лярв.

Василий не знал, подозревает ли шулма о его желаниях; во всяком случае она не подавала виду, пока он преодолевал свои «оранжевые» мысли.

А он боролся с ящерным мышлением с помощью возвышенных теологических дум. Он понимал, что религиозная отсталость Умай не вызывает в нем отвращения, хотя лично себя не мог упрекнуть в идолопоклонстве. Он считал себя монотеистом, который так погряз в общем обмене веществ и прочей суете, что о нем несколько подзабыл Господь Бог. Его личная вера включала такой важный пункт: едва он совершит нечто необычайное, выделится из общей массы человеческого вещества, как Око Небесное заметит его и возвысит. Сейчас Василий частенько чувствовал ширму, которая отделяет его от неизъяснимых глубин космоса, где могло существовать всякое, и в общем радовался, что она стоит. А с бездной пусть общается Умай — пока эта ширма не рухнет и для него тоже.

Впрочем, шулме все давалось не слишком тяжело. Она видимо не претендовала на спасение своей души, рассчитывая после смерти превратиться в какую-нибудь белку или куст орешника. Ее сильное, но неяркое сознание вливалось в ту глубину, которая прикрывалось лесом, чтобы в конце концов раствориться в ней. Этот процесс, видимо, казался Умай достаточно приятным и безболезненным, так что она не особенно даже испугалась, когда провалилась в очередную западно-сибирскую трясину. Очевидно в том ей поспособствовал какой-то лесной чертенок, чей злорадный писк Василий сумел уловить.

— Василий, — первый раз обратилась она к нему по имени, — что-то тянет меня, пособи.

Рютин выглянул из-за скособоченной ивы и заметил только голову Умай, торчащую из зеленоватой тины. Все, что он видел сейчас, казалось лишенным объема, просто нарисованным на какой-то зыбкой и тонкой поверхности. И Умай была нарисованной, и трясина тоже. И тут же он ощутил, что за этим рисунком скрывается что-то иное, настоящее пространство и настоящая колдунья, которая и в самом деле попалась в ловушку.

Ему первым делом захотелось не помогать, а оторвать эту голову, чтобы потом подруга отложила в получившийся мясной кокон свое яйцо, набухающее лярвами. Интересно, как она выглядит, эта подруга?

Он втянул воздух и прислушался. На свое удивление он заметил, что почти не чувствует флюидов страха Умай, и это несколько охладило его охотничий пыл. А потом он взял себя в руки. В человеческие руки.

Он сломал верхушку у ивы и протянул ее ведьме. Та сумела выпростать руку из грязи и уцепиться. Но борьба с трясиной закончилась только пять минут спустя. Шулма была женщиной довольно солидной комплекции, кроме того, несколько раз ему хотелось, чтобы она ушла с головушкой вниз и перестала им руководить.