Тед Уильямс - Море серебрянного света

Рени пробуждается и обнаруживает, что она больше не является симом, который на себя надела, но находится в своем настоящем теле. И к !Ксаббу, тоже, вернулось его настоящее тело, как и к юной девушке Сэм Фредерикс, которая больше не кажется мужчиной. Но они не вернулись в реальный мир, а находятся на пустой вершине горы. Страдающий гигант исчез. Все их товарищи тоже. Только мертвое тело Орландо Гардинера, по прежнему в симе Ахилла, лежит на вершине.

Но на вершине есть и другие, хотя эти другие им не друзья. Появляется Феликс Жонглер, в теле человека среднего возраста, вместе с Рикардо Клементом, который, хотя и пережил Церемонию, повредил мозг. После того, как Дред завладел операционной системой, Жонглер такой же пленник сети, как и все остальные. Он соглашается, что у Рени и ее друзей есть все основания напасть на его, но предлагает действовать сообща. Он приводит их к краю горы и показывает вниз.

Они находятся на высоте нескольких миль, в центре пустоты. Они не могут видеть подножие горы или вообще землю, потому что все внизу покрыто странным серебряным облаком. Жонглер уверяет их, что в его сети нет такого места, он его не создавал.

ЕГО выбросило из мира и разбило на куски, он стал частью вырвавшегося наружу вихря разбитого света. Его собственная личность исчезла – он стал крутящимся облаком частиц, как только что родившаяся вселенная.

" Вы убьете его !" крикнула его ангел и распалась на миллионы душ, каждая из которых мерцала своим собственным светом – кричащая стая крошечных радуг.

Но когда мир рухнул, к нему вернулся кусочек прошлого. Сначала в виде одной вспышки воображения – дом, окруженный садами, и сами сады, опоясанные дремучим лесом. Небо в пятнах серых облаков, через которые пробиваются сияющие лучи солнца, трава и листья в сверкающих каплях недавнего дождя. Капли дробят лучи на множество цветных лучиков, и деревья кажутся частью эльфийского сада, магическим лесом из детской сказки. В долю мгновения, прежде чем воспоминания стали глубже и шире, ему показалось, что под небесами не может быть более мирного места.

Но все остальное, конечно, было намного более странным.

Лифт поднимался так быстро и гладко, что иногда Пол Джонас почти забывал, что живет в огромном шпиле, и что каждое утро он поднимается на высоту почти в тысячу футов над дельтой Миссисипи. Ему никогда не нравились высокие здания – один из многих признаков того, что он чувствовал себя немного в стороне от пути своей эпохи. Часть привлекательности дома в Кэнонбери была в его старомодности – три этажа, несколько лестниц. В случае пожара из такого дома действительно можно было убежать (во всяком случае так он говорил себе). Когда Пол открывал окна своей квартиры и выглядывал на улицу, он мог слышать, что люди говорят и даже видеть, что они купили. Сейчас же, за исключением сезона ураганов, когда налетали сильные ветры с залива, чьи скрипучие голоса он слышал даже через толстые рамы из фибрамика, и которые заставляли гигантскую башню слегка раскачиваться, он жил как в межгалактическом космическом корабле. По меньшей мере пока не оказывался в той части здания, где каждый день учил свою единственную ученицу.

Дверь лифта скользнула в сторону, за ней обнаружился портал. Пол набрал свой код и прижал ладонь к считывателю, потом долго ждал, пока считыватель и остальные охранные устройства сделают свою работу. Наконец, с легким хлопком воздуха, бронированная дверь открылась, и Пол, пройдя внутрь, толкнул третью дверь, висевшую на металлических петлях и подчеркнуто старомодную. Над ним заклубился запах дома Авы – смесь ароматов, вызывавшая почти клаустрофобические воспоминания о других временах: лаванда, полированное серебро, белье в кедровых сундуках. Войдя в фойе, он перенесся из гладкой безликой эффективности настоящего в что-то, что могло быть музеем или даже могилой, если бы в ее сердце не было живой и энергичной юной женщины.

Она не ждала его в гостиной и он испугался. Такая неожиданность делала весь этот странный ритуал безумием, как он и думал о нем в первые несколько недель работы. Он проверил стеклянные и бронзовые часы, стоявшие на каминной полке. Ровно минута после девяти, и никакой Авы. Он спросил себя, не могла ли она заболеть, и сам поразился уколу беспокойства, пронзившего его при этой мысли.

В это мгновение через холл скользнула одна из служанок, работавших на этом этаже, в белом переднике и с чепчиком на голове, молчаливая, как призрак. В руках она несла сложенную скатерть.

– Простите, – сказал он. – Мисс Жонглер, она все еще спит? Она опаздывает на урок.

Девушка с ужасом взглянула на него, как если бы заговорив с ней он нарушил многовековую традицию. Она покачала головой и исчезла.

Он был здесь уже полгода, и до сих пор не знал, является ли весь этот персонал хорошо обученными актерами или просто очень странными людьми.

Он постучал в дверь спальни, потом еще раз, сильнее. Никто не ответил и он осторожно открыл незапертую дверь. Комната, наполовину будуар, наполовину детская, была пуста. С каминной полки на него молчаливо глядел большими безжизненными глазами из-под длинных ресниц длинный ряд фарфоровых кукол

Возвращаясь обратно в гостиную он на мгновение увидел сам себя в высоком зеркале над камином: совершенный мужчина, одетый в столетие назад вышедший из моды костюм, стоящий посреди великолепно убранной гостиной, сошедшей прямо с какой-нибудь иллюстрации Тенниела.

Что-то, на волосок более неуловимое чем дрожь, прошло сквозь него. Это длилось только мгновение, но он весь встревожился и почувствовал себя так, как будто заперт в чужом сне.

Это было странно, и даже немного пугало, но он никогда не понимал, почему в этот дом было вложено так много выдумки. Передняя дверь выходила в классический сад с его лабиринтом дорожек, высокими изгородями и лесом за ними – именно такой, какой он и ожидал увидеть вокруг сельского дома богатой французской семьи конца девятнадцатого столетия. Еще больше очарования добавляли нереальное небо над головой, дожди и утренние туманы, появлявшиеся из какой-то сложной дождевальной установки, дни и ночи, сменяющие друг друга, и играющие в прятки облака, создававшиеся световыми и голографическими иллюзиями. Но больше всего Пола смущало то, что весь этот дом и окрестности, выстроенные на верхнем этаже небоскреба, предназначались только для одного человека: для нее одной была создана запечатанная временная капсула, в которой время как будто пошло вспять и остановилось в конце девятнадцатого века.