Александр Зорич - Последний аватар

Тем временем милитаристский шабаш начал превращаться в комедию абсурда. Августин уже заметил, что во многих когортах есть пустующие ячейки. А сейчас волна плановых отключений нарастала.

Один за другим испарялись рядовые Адамы, центурионы в классе Агасферов, исчез легат Четвертого Сдвоенного Гвардейского легиона имени Серпа и Молота. Его место по уставу занял центурион-примипил, но и его спустя несколько секунд смели беспощадные законы виртуальной реальности. Августин хохотнул.

— Ну что, двинулись? — спросил он у Хотоя.

— Нет, подожди еще пару минут. Это было не самое интересное.

Комедия продолжалась. Августин, конечно, понимал, что где-то в зоне включения Аквилея Великая в своих персональных ячейках появляются новые актанты, но им сюда еще надо прийти, занять пустующие места и так далее. И так может продолжаться вечно. Что же они — дурака валяют, что ли?

Увы, в Социальной Республике Сол дурака валять не привыкли. СРС была гордостью триумвирата Щюро-Салмаксов-Воронов. СРС была моделью грядущей Социальной Республики Россия и поэтому никакие шутки политическими комиссарами не признавались.

На восемьдесят восьмом шоссе, проходившем по краю бетонной равнины и соединявшем зону включения Аквилея Великая с Славянобратском, Августин увидел огромную колонну киборгов.

Все сплошь морфы "Бешеный Макс". Они выстроились позади легионов. Часть из них заняла пустующие места в когортах. Войско проорало еще что-то и двинулось мерным солдатским шагом в направлении сто третьего шоссе, то есть к границе (по крайней мере, бывшей границе) Герцогства Велес.

— Ну и что? — бросил Августин Хотою. — Это ведь не снимает проблемы.

— Все киборги — шатуны. Среди них нет ни одного человека.

Комедия закончилась. В том, что такую массу шатунов может выпустить в ВР только контора господина Щюро, Августин не сомневался.

Августин, Хотой и Томас двигались по направлению к "кроличьей норе", некогда зарегистрированной террористами как "Утгард-Лиловый", а в СРС помпезно именуемой Тарпейским Провалом.

На краю "кроличьей норы" маячила вышка с подъемником и узким трамплином.

С этого трамплина в недра Утгарда отправляли приговоренных на смерть. Чтобы, значит, отступники и еретики могли спокойно достичь Идеального Катарсиса.

На противоположной стороне провала в Утгард, который здесь по неведомой иронии Сети выглядел просто и наглядно — озеро, бурлящее крохотными и с виду безобидными ядерными взрывами — были сооружены трибуны для высоких гостей и праздных зрителей. Ни одна казнь в Республике не обходилась без соответствующей проповеди политических комиссаров. Об Идеальном Катарсисе, о Сердце Материи, и о Великом Кетцале.

Но сейчас окрестности "Утгарда-Лилового" пустовали.

Августин, Хотой и Томас остановились у края. Перед ними разворачивались сотни сцен ядерного Апокалипсиса в миниатюре.

"Тоже ведь интересно, — подумал Августин. — Где-то, на каком-то сервере, может быть в Новой Зеландии, а может быть в Марьиной Роще, лежит база данных по ядерным испытаниям. И вот террористы Локи что-то взрывают, а Сеть наскоро латает образовавшуюся дыру, прикрывая ничто изображением чего ни попадя, но обязательно ассоциирующимся с чем-то ужасным. Возле Каменных Столбов взяла, кажется, пустыню Мохаве. В кластере 15.Кж. Ру — "Гернику" Пикассо. А здесь — вообще кошмар имени Хиросимы. У нее, у этой паскудной Сети, явно есть свои эстетические предпочтения. Она что — пытается установить что-то вроде запретительного знака, "кирпича"?"

— Покурить не хочешь? Нервишки успокоить? — ехидно осведомился Хотой. — Я бы, например, с удовольствием выпил бы чашечку бульона.

— Да куда уж тут курить?! У меня все нервы перегорели за последние двое суток. Нечего успокаивать, — ответил Августин.

Ответа Хотоя не последовало.

Потому что один из только что распустившихся перед ними ядерных цветков достиг рекордной высоты в два локтя и продолжал расти. Из него выбился пучок подозрительных отростков, быстро достигших длины в полметра. Августин невольно попятился.

— Цверги! — прогремел изменившийся голос Хотоя.

В тон ему зло рявкнул Томас.

Две блюдцеобразных лунки — следы подземных ядерных испытаний — не уступили место новым видениям, а начали все явственнее контурироваться на поверхности "Утгарда-Лилового". Одновременно с этим со всех сторон зазвучал монотонный, леденящий душу гул, сквозь который слабо пробивался рокот больших африканских барабанов.

— Какие еще, к такой-то матери, цверги?! — спросил Августин, все еще достаточно сдержанно.

— Демоны Сети! Некогда объяснять! — от привычной спокойной и рассудительной манеры Хотоя не осталось и следа. — Вообрази свой самый страшный кошмар и стань им!

— Мы же неуязвимы, ты говорил…

В этот момент метаморфозы ядерных грибов окончились.

Над поверхностью "Утгарда-Лилового", пренебрегая геенной, пасть которой была разверста под ними, попирая все известные Августину законы виртуальной реальности, в ореоле багрового пламени, возвышались три сущности.

Казалось, они сплошь сотканы из изменений: простого поступательного движения, вихрей и кольцевых потоков.

И это непрестанное, хаотическое изменение было залито в форму полупрозрачных антропоморфных тел.

Пожалуй, если человека скрестить с крабом, в четвертом поколении начнут появляться именно такие особи.

Массивные членистые руки и ноги. Приплюснутые головы с мощными челюстями. Миллионы волосков, каждый из которых поет о своем.

Пространство взорвалось мириадами оглушительных звуков. Но явственнее и настойчивее всех оставались конвульсивные содрогания африканских барабанов.

Цверги не двигались, но Августин с ужасом обнаружил, что расстояние между ним и неописуемыми тварями сокращается.

Хотой больше не был Хотоем.

Он превратился в жирную, оплывшую до полной грушевидности старуху с выступающими изо рта желтыми клыками и тяжелой, совершенно голой грудью. Старуха была вооружена каменным ножом длиною в добрый готический меч. Ее засаленные штаны, увешанные бубенцами, истекали потоками крови, в левой руке она держала щит-бубен. Томаса Хотой тоже принял под свою опеку. Завязанная для верности узлом, на шее Хотоя-старухи болталась большая черная змея, в которую был наспех превращен пес отличной злостности.

"Самый страшный кошмар, самый страшный кошмар…" — лихорадочно соображал Августин, дурея от угнетающего волю барабанного грохота.

Он не успел ничего придумать, когда ближайший цверг, молниеносно выбросив вперед руку-клешню с пальцами, сплошь покрытыми мелкими коготками, впился ему в лицо. Точнее, в Августиново представление о своем лице.