Елизавета Иващук - Последний штрих

Письмо от Кани к Нибелю, написано на французском. 20.12.2010.

Эльза считает, что мне не станет лучше, и я склонна принять ее сторону... Почему же Вы думаете иначе?

Письмо от Нибеля к Кани, написано на французском. 20.12.2010.

Эльза лучше разбирается в безумии, я - в игре.

И не думайте об этом, займитесь своей подопечной.

До свидания.

Письмо от Кани к Нибелю, написано на французском. 20.12.2010.

Прощайте.

***

Письмо на газетном листе, написанное по-французски. Сожжено. 20.12.2010.

Здравствуй, любимая.

Поверь, я действительно любила бы тебя, будь ты такой, какой создана мною, и живи в этом мире. Любила бы, будь у меня уверенность в том, что ты не изменишься, навеки оставшись безопасной. Будь совершенным мое знание тебя.

Будь то, чему нет места на земле. Нельзя любить, не доверяя, и нельзя доверять даже себе.

Любовь не должна жить в этом мире, и этот мир не должен знать любви, но ежеминутно совершается кощунство. Нелепость, какая же нелепость...

Но я хотела рассказать об ином, менее возвышенном, но столь же реальном. Этим днем разговоры заставили меня вспомнить многое; я поведаю об одном, и попытаюсь забыть другое... Есть вещи, что живут лишь во тьме забвения.

Эльза рассказала о своих родителях. Знаешь, любимая, мне давно не приходилось вспоминать мать. Я не знала ее... И все же сказать, что она была для меня никем, значило бы солгать.

Погибшая женщина, каждый день смотревшая на меня с портрета над кроватью глазами цвета голубоватого льда. Та, что умирая, писала письма своей дочери, которую не стремилась полюбить. Растворившаяся в небытии, но научившая меня жизни. В иные мгновения, когда ее портрет уже был продан, а я торговала своим талантом, мне казалось, что разница между нами сводилась к ее ледяным глазам и волосам цвета черного дерева. Другие различия не могли не существовать, но ушли вместе с нею во тьму. Легко представить сентиментальную историю, правда, любимая? И она будет ложью от первой до последней сроки.

Мы были слишком похожи, и обе не подходили для романтичных сказок. Она писала мне - несколько десятков конвертов, спрятанных в отцовском сейфе, ровные строки на тонкой, белоснежной бумаге, немецкая речь. Отец не сумел бы прочесть, даже утрать он свою нелепую честность еще в моем отрочестве... Языки не давались ему, и он не отдал бы письма любимой в чужие руки. Мать берегла наши тайны. Она оставила и пустые, нежные письма, адресованные отцу - безукоризненный отвлекающий маневр. Он верил, что и я получала каждые несколько месяцев, вплоть до четырнадцатилетия, прошедшие сквозь смерть признания в любви, но в обращенных ко мне строках не было ни слова о ней.

Мать превращала меня в кукловода. С каждым месяцем все отточенней, совершенней была моя ложь, и люди становились покорнее. Я училась просчитывать их, превращала себя в идеальное орудие контроля... И она отдала мне еще одно знание, простое, но не менее нужное. Понимаю - я неизбежно узнала бы, что подобных мне к настоящему счастью могут привести только деньги, сама... И все же, любимая, это могло произойти слишком поздно, не укажи мать путь к истине. Пусть все вокруг подтверждало ее правоту, дети часто не замечают очевидного. Стала бы я исключением, или обожглась, уже начав строить жизнь? Хочется верить в первое, но опаснее всего переоценивать себя. Когда ложь всюду, легко ли заметить истину? Неслучившееся... Можно только гадать.

Моя история могла стать чудом, жизнью, вспоминая которую нельзя сожалеть о роковых ошибках... Но я умерла.

Меня всегда поражала не собственная красота или талант, но то, насколько ими я походила на мать. Черты лица, образ мыслей, казалось, сама душа... Отец отдал мне лишь безумие, странные глаза и русые волосы. Я - словно лишь чуть измененная мать; все, что мне пришлось узнать о ней, подтверждало это. Родители часто мечтают увидеть в детях отражение себя, но никогда не получают желаемого - почему же правило обошло меня? Даже если все, что я знала о душе матери, являлось искусной ложью, портрет, с которого смотрела женщина с моим лицом, не был иллюзией. Невозможное сходство, но отец не исказил бы лицо любимой, и не мог знать, какой вырастет дочь...

Я знаю, останься мать среди живых, она попыталась бы сделать меня иной, подчинить себе, и могла победить - но сразу после родов лишилась чувств, и больше не приходила в себя. Моя первая удача... Многие ли сироты понимают, что не потеряй они родителей, жизнь стала бы хуже? Боюсь, единицы, виной тому и вечная ложь, и незнание.

Странно, но сейчас мне кажется, что ни я, ни мать не должны были жить. Слишком многое оказалось даровано нам, и ты знаешь, это не пустые слова.

Мы могли быть лишь частью забытой игры, или одной из безумных шуток судьбы, той, в которую не веришь, покинув мир людей. Слепая богиня бежит оттуда, где есть место чарам, где ее власть похищена другими.

Но пора призвать огонь, этим днем у нас почти нет времени - пение и юная Кристина отбирают его, не каплями, но волнами... Мне не жаль. Я все так же исчезаю, когда звучит музыка, и словно расстаюсь со смертью, приручая новообращенную. Сегодня она коснулась меня, легко провела рукой по волосам, почти без причины, и сама испугалась своей смелости. В моих воспоминаниях нет ничего подобного, и я благодарна за ее неизбежное тепло. У Кристины еще нет выбора, но она не узнает об этом.

Прощай.

"Дневник девушки из сверхъестественного мира". Текст, созданный и стертый Кристиной. 20.12.2010.

Я не знаю, опубликовать эту запись, или стереть, когда закончу набирать. Стереть разумнее, но хочется, чтобы она прочла. Так интереснее.

Но в любом случае, сегодня я постараюсь сосредоточиться на новых и не очень знакомых. Не обо всех узнала что-то новое, за день с каждым не успела пообщаться. Утром очень недолго переписывалась с той пестрой негритяночкой, ее зовут Элли. Подходящее имя, потому что у меня это чудо природы теперь стойко ассоциируется с американской дурочкой (она родилась в России, но из-за цвета кожи не воспринимается как отечественный продукт) Понимаю, что рядовые чующие должны быть именно такими, наши тоже не умнее... Но от излишне тесного общения воздержусь. Поговорю пару раз, чтобы посмеяться, и все. Вообще такое впечатление, будто она убеждена - важнее парня ничего нет, и поэтому не любит Кани. Рассказала, что наставница виновна в многочисленных попытках отбить Нибеля у некой Эльзы... Может быть, это и правда, но мне какие дело? Я теперь спокойно могу достать любые секс-игрушки, и, пожалуй, этим займусь, а парня с моей температурой тела все равно не найти. Не будет же Кани устраивать битву за вибратор? Значит, для меня не опасна. А когда научусь греться... Ну, вот через сотню лет и подумаю над этой проблемой. И нужно, кстати, при случае спросить у Элли, как она умудрилась добыть парня. Впрочем, наверняка еще один турист, вот печаль тогда ждет бедняжку через некоторое время...