Мерси Шелли - Лишние детали (сборник)

– Вот именно. Кому она будет нужна, если я загнусь от этой отравы из крана?

– Смерть – это только смена хостинга.

– Легко говорить тому, кто оставил дома бэкапную копию. Помолчи уже, инфоман желудочный.

От дяди Фатима, известного взломщика, Омар знал, что первые искины занимались поиском лишь тогда, когда их просили. Потом появились активные, для них информация стала всегда считаться неполной, а поиск новых данных стал постоянной задачей. У отцовского Шайтана такая активность шла незаметно, в фоновом режиме; но искины посовременней ставили инфодобыче очень высокий приоритет, сравнимый с их целевой функцией. Право на поиск даже вписали в Конституцию Искусственных Форм Жизни, что вызвало ряд юридических казусов: слишком умные пиджаки и халаты подавали в суд на своих хозяев за ограничение доступа.

Но как может быть, что халат стал главнее хозяина, удивлялся Омар. Семипалый Фатим объяснял ему, что такие законы лоббируют не сами халаты, а их неверные производители вместе со спрутами-телекомами. Ведь активный искин постоянно требует новой памяти, новых каналов связи – раскошеливайся, хозяин, за свой халат! Но больше всего эти ненасытные искины смешили дядю Фатима тем, как легко их взламывать: раньше-то приходилось искать дыры и выдумывать атаки, а теперь достаточно разложить наживку, которую они сами слопают. Если Мухаммед не идет к горе мусора, гора мусора сама идет к Мухаммеду.

Вот и настырный Шесть-Один дал понять, что инфодобыча ему важней, чем спасение хозяина. А хозяин развесил уши да подыгрывает: уже напился вонючей космической воды, в животе теперь колет. Какое там спасение! Наоборот, прямой путь к отравлению во славу науки. Кто кого взломал, спрашивается.

И вообще, что за спешка – ломать, бежать… Не лучше ли довериться воле Всевышнего? Может, отпустят и так. Шесть-Один уверял, что билет сделан чисто. Это значит, могли задержать по другой причине. Пассажиры на выходе говорили про магнитную бурю. Глядишь, восстановят связь, и окажется, что задержали тебя по ошибке. Помолись-ка лучше еще разок, блудный сын чайханщика.

Он продержался около часа, прежде чем отказаться от пассивного ожидания. В каморке стало душно. Хотелось пить.

И молитвы больше не успокаивали, как он ни старался. Но в сочетании с духотой это привело к другому эффекту. До Омара вдруг дошло, о чем его спрашивала взрослая спутница той девушки перед отлетом.

«Как законы ислама способствуют микробиотическим симбиозам?» Издевательский намек на его эксперименты в чайхане – так ему показалось в зале ожидания, где она произнесла это. Но сейчас, лежа на кушетке в маленькой камере, он вновь прокрутил в голове реплики, которыми учительница обменивалась с ученицей, – и понял, что ошибся.

Это было какое-то упражнение, тест. Сначала взрослая вроде бы сказала, что все религиозные концепции прошлого строятся на аналогиях, содранных с наиболее ярких технических новинок своего времени. И она предложила своей подопечной выявить эти базовые образы. Так они и играли: «Средневековое христианство? Бог как часовщик. Психоанализ Фрейда? Двигатель внутреннего сгорания. НЛП? Ну, это даже по названию видно – первые персональные компьютеры. Необернизм? Виртуальные игры. Коммуникативная психология? Ткань, конечно же…»

Если бы она спросила про симбиозы теперь, Омар знал бы, что ответить. Словно бы его сознание, блуждающее по пескам безысходности, вдруг вышло на бархан, откуда вся история его рода, эта вечная ругань потомков с предками, виделась теперь как связная цепочка следов одного верблюда.

Самое длинное слово в Коране означает «дали вам напиться». А сам шариат в древности – свод правил использования воды, его главная заповедь – право на утоление жажды. Омар узнал об этом, когда ему было шесть. В Старой Азии началась Водяная Война, посетители чайханы обсуждали мрачные заморские новости и радовались, что «у нас-то такого не будет». Но находились и скептики, кто пророчил, что дойдет беда и до новых континентов. Однажды Омар подслушал, как отец и дед спорят, не поднять ли цены на чай. Вот тогда-то дед и сказал про Шафу: закон, требующий бесплатно напоить любого странника, кто просит воды. И еще про сады в пустыне он сказал.

С тех пор Омар стал приставать к деду – что за сады? Дед отвечал неохотно, мол, дела далекого прошлого, саксаулом колючим давно поросли. Но всё же рассказывал: и об оазисах древнего Исфагана, где его предки строили прекраснейшие фонтаны, радовавшие путников после долгих скитаний по жарким пескам, и о своей заброшенной профессии – оказалось, что до открытия чайханы дед выращивал в океане суперкоралловые острова. Тоже, по сути, сады в пустыне.

Омар вспомнил эти истории через несколько лет, когда сам увлекся биоархитектурой. Это был уже не банальный терраформинг, каким занимался дед. Целые города вроде Новой Венеции вырастали из умных, живых наноматериалов. Вот только отец не разрешал заниматься ничем, кроме чайханы.

Но и чайхана была своего рода оазисом, где утоляли жажду. А те сады, что жаждал выращивать Омар, оказались на удивление близко к дому.

Маленькое кафе сумасшедшего Отто располагалось напротив, на той стороне тоннеля. Омар зашел к немцу по просьбе отца, помочь с настройками пандор – заведение Отто тоже включилось в ресторанную сеть Марека Лучано. Немец был мрачен и молчалив, работать в тишине было скучно, вот Омар и спросил, что за странная голограммка висит перед входом. Таких картинок в кафе было несколько; ходили слухи, что старый немец боится каких-то паразитов, и именно их портреты развешаны у него на стенах. Но картинка у входа – вполне мирная. Похоже на разварившуюся лапшу…

«Это микроб, который создал империю Чингисхана».

Омар усмехнулся, но лицо Отто оставалось серьезным, как кусок прокисшего творога. Омар захотел подробностей – и узнал историю монгольских завоеваний так, как если бы ее рассказывал не человек, а кувшин с кумысом или сама болгарская палочка. Та же лактобактерия приписывала себе успехи скифов – они даже ослепляли невольников, занятых в производстве кумыса, чтобы сохранить тайну этого чудесного стабилизатора кишечной жизни, благодаря которому кочевники были выносливее своих врагов.

Продолжение экскурсии вдоль голограммок с микробами показало, что у бывшего гастроэнтеролога есть своя версия всей мировой истории. В его версии армия Наполеона получила преимущество над противниками не из-за гениальности полководца, а благодаря скромному повару, который придумал стерилизацию консервов – так что военным не надо было таскать за обозом целое стадо. Но даже с таким ноу-хау непобедимые французы в конце концов были повержены «русским духом» – сильнейшим на то время видом риккетсий из Восточной Европы. Он же тюремная лихорадка, он же сыпной тиф.