Мэй Род - Парк 300

-Попахивает третьей мировой.

-Я бы сказал общечеловеческой . Фактически она уже началась. Но я искренне надеюсь, что эта война станет самой короткой в истории.

-Сам-то ты как, отец?

-Всё хорошо. Не беспокойся за меня. Лучше за своим носом следи как надо, чтоб не оттяпал никто, - Валерий Прилуцкий говорил поучительно-назидательным тоном, но Герман понимал, что на самом деле хочет сказать отец, точнее как он это хочет сказать, но из-за поддержания родительского авторитета не может.

-Как прилетишь, передай маме привет.

-Позвонил бы ей сам.

-Нет. Она попросит сказать что-нибудь хорошее, а молчать или обманывать я не хочу.

-Понимаю, понимаю. Передам, не сложно. Всё, зона турбулентности. Бывай.

Герман сразу же сделал последний очень короткий звонок. Ответил сослуживец, с которым они подружились на Далвазе, когда воевали там, истребляя боевиков.

-Данила Кречет на связи! - радостно отозвался весельчак Кречет.

-Опять смолишь, что ли там?

-Ага. На кордон поставили. Скукотища. Чего звонишь? Тут шмон такой недавно был из-за препаратов тех, ну, помнишь. Ходили важные дядьки, заставляли даже баки с керосином выворачивать, дурьё. Ну их, падлы, новый камуфляж только засрал.

-Свяжись с Костей. Ты, кстати, на каком кордоне?

-Первый. Жуть как зевается тута. Зачем Костику то звонить? У него сегодня выходной вроде. Хотя с этой мобилизацией хрен поймешь, у кого что. Но нас пока не трогают, это трендец как меня радует.

-Вот именно, что пока. Скажи Косте, есть работа. Выгоняй "харлеи". Чувствую, придётся сегодня ночью в Парке попотеть.

-Заварушка что ль какая? Опять эти псины в конурах ничего поделать не могут? Дозорные, ёшкин-матрёшкин.

-Да, типа того. В общем, меняйся с кем-нибудь на кордоне, вызванивай Костика и ждите меня в ангаре. Можешь считать это приказом, - довольно мягко, но официозно заявил Герман.

-Так точно, товарищ капитан! Будет сделано! - они оба посмеялись в трубку, - всё понял, Герыч. Пошёл меняться.

Герман чуть было не позвонил своей новой рыжей подружке, но решил, что для одной поездки на такси разговоров достаточно. Тем более они уже подъезжали к его дому. Над головой прогремел очередной "сабвэй". Погода обещала солнечный, тёплый, весенний денек, в который лучше всего погулять где-нибудь в городском садике, покормить уток, целоваться с возлюбленной. Герман попробовал вспомнить, когда последний раз выбирался на природу в свой выходной, но ничего не вышло. Чаще всего он спал до обеда. Затем ходил в супермаркет, набирал пива или виски, незатейливой еды, заходил в ретро кинопрокат и специально брал самую старую, потрепанную коробку из-под кассеты. В таких фильмах был смешной, забавный одноголосый перевод, который нравился Герману. Бывало, что под самый вечер он выходил на улицу, гулял пару часов в одиночестве по городским переулкам, наблюдал за жизнью, кипящей в мегаполисе, а когда приближалась ночь, заходил в популярный ночной клуб и танцевал там до тех пор, пока не познакомиться с какой-нибудь симпатичной глупышкой, с которой проведет остаток ночи.

Кастор Лэнг прицелился наверняка, так, чтобы одним единственным выстрелом умертвить свою жертву. Где-то глубоко в остатках чего-то, чем была в младенческом возрасте его душа, Кастору было жаль Аллу. Впрочем, жалость - это слишком сильное и одновременно чуждое слово для такого существа, как младший Лэнг. Жалость он испытал один раз. Этот знаменательный случай произошёл на автовокзале, когда он ждал своего автобусного рейса. Лэнг пил кофе в буфете, заедая его сэндвичем. Людей было не много, многие ждали своих автобусов на улице, греясь под жарким солнцем. Духота и противная вонь из общественного туалета, который располагался рядом с буфетом, бесили Кастора, поднимая ему все нервы. С детства он рос психованным, неуравновешенным мальчиком, за которым требовался постоянный психотерапевтический контроль. Его не взяли в армию (хотя он в какое-то время очень желал этого), потому что не прошёл психотесты. Диагноз Лэнгу вынесли самый простой - шизофрения и психоз. Получив справку и отказ комиссариата, он обозлился на весь мир и примкнул к банде брата. И вот он сидел на вокзале, доел сэндвич, сходил и купил себе второй. В буфет зашёл старый бомж. На нём висели грязные, порванные лохмотья. От него разило, как от загородной мусорной свалки. Он сел на стульчик и молча смотрел по сторонам преданными голубыми и жалостливыми глазами. Он не притворялся, просто слишком сильно получил от жизни по своей голове, что другого выражения лица просто не имел в наличии. Кастор смотрел на него, внимательно изучал измученные черты лица, цвет глаза, обветрившиеся губы. Лэнг понимал, что ему жалко этого бедолагу, жалко так сильно, насколько может жалеть человек другого незнакомого ему человека. Эта всепроникающая, всепоглощающая жалость очень злила Кастора, она давила на него невидимым, странным грузом потерянной совести. Он встал с места, подошёл к бомжу и ткнул ему только что купленный сэндвич. Постарался быстрее уйти, чтобы не видеть этих преданных, благодарных глаз. Но рука бездомного схватила Кастора за куртку.

-Бог пусть хранит тебя, сына. Добрых людей в мире нашем совсем не осталось.

Эти слова, прошептанные сквозь густую сальную бороду, произвели эффект разорвавшегося снаряда. Глазища Лэнга вспыхнули пламенем ненависти, когда он увидел жалкую мину бомжа. В такие минуты гнева младший Лэнг терял контроль. Он молотил бедолагу ногами и руками, разбил ему голову железным стулом, бросил в стекло, которое жалостливо треснуло. Лэнг остервенело убивал старика, пока тот не испустил дух. Никто из сотрудников вокзала и людей, ожидавших свой рейс, не вмешался. Все смотрели, открыв рты, кто-то причитал, но ни один не посмел влезть в это кошмарное издевательство, которое учинил Лэнг, никто не рискнул предотвратить убийство, за которое Кастор Лэнг отсидел несколько лет в тюрьме. С тех самых пор он забыл, что это за дикость такая - кого-то жалеть.

Кастор не успел выстрелить. Грохот выбитой двери отвлёк его, а последовавшая затем автоматная очередь ранила младшего Лэнга. Опустила на четвереньки, разбив коленные чашки. Лэнг по-звериному взревел своим гигантским ртом, обнажив шипастые зубы, нацелился в сторону неожиданного вторжения, но был обезоружен ударом сапога, который пришёлся в ослабшую руку. Кастор рухнул на землю и принялся обиженно стонать, как любое раненое, униженное животное. Высокий крепкий мужчина с размаха врезал по рёбрам обездвиженному человеку-акуле. Тот громко всхлипнул и перестал двигаться совсем, закрыв свои злые глаза. Только сейчас Алла посмотрела в сторону своих спасителей. Их было трое: высокий и худой человек с круглыми крупными очками, и совершенно безжизненным лицом, среднего роста мужчина, лет тридцати, с хорошо развитой мускулатурой, это было заметно, несмотря на одетую военную униформу. И ещё один. Такой же сильный, но пониже ростом. С белыми волосами, которые обильно охватили голову, шею, даже кисти рук, спрятанные в полуперчатки. Возрастом он был ближе к здоровяку, потому на вид казался чуть старше Аллы, лет на пять-семь.