Иван Логинов - Призванный. Возможно, баллада.

– Как он там?

– В гору пошел, теперь уже старший охотник.

– Представляю, – смеется братуха. – А они что, все такие?

– Ну, в общем… друг друга стоят. Хотя за главного в стойбище шаман, так тот достаточно толковый. Обращаться лучше к нему. От места встречи, к которому вихрастый меня водил, нужно подняться в верхнюю долину и свернуть в пятый распадок по левой руке. Запомнишь?

– От места встречи вверх и пятый распадок налево.

Братуха сопровождает слова последовательным загибанием пальцев на вскинутой шуйце, оставляя оттопыренным лишь мизинец.

Наглядно.

– А про старое стрельбище удалось что-нибудь выяснить?

– Выбираемся из городка через ворота, минуем блокпост, по главной подъездной выписываем длинную загогулину, выходим на северную магистраль и первый же сворот вправо.

Для иллюстрации братуха привлекает уже десницу. Сначала изображает ею колено змеиного извива, затем из сжатого кулака выбрасывает в правую сторону большой палец.

– А дальше по прямой?

– Ну, в том смысле, что безвариантно. Примыкающая дорога загибается обратно к югу, достигает железки из рудников и тянется вверх до разъезда. Пересекает пути и почти в самом начале восточного ответвления заныривает в каменоломный карьер. Схемку я тебе набросал.

Братуха достает из нагрудного кармана обрывок старого плаката.

Рассматриваем изрисованный оборот. Затем ориентируем план в соответствии с розой ветров.

Так и есть, примерно из тех краев мы вчера и вернулись. Та же возвышенность, склоны только другие, уже не западные, а северные, ну, может быть, северо-восточные. Железнодорожная ветка начинается, видимо, на вершине, так что непонятно, которым кругом до искомого стрельбища ближе, через заброшенный лагерь и рудничную станцию или по дороге, использовавшейся военными.

– Обвал в каком месте? – спрашиваем у братухи.

– Да вроде уже на подступах. Там железка выбирается из ущелья, а его как раз и завалило. Заодно с переездом, который прямо на выходе.

– Ущелье-то длинное?

– Кто знает, на кроках оно прорисовано не до конца, просто обрезано. То ли посредине, то ли еще как. Полностью копировать с двухверстки, наверное, было лень.

Похоже, путь через вершину отпадает. Ну и ладно, семенить по шпалам не самое великое удовольствие. Хотя Брайану сие, возможно, и неведомо.

Зато ему ведомо другое. Пора!

– Ну что, братуха, – говорит он, поднимаясь с топчана, – пойду я.

– Иди, – отвечает названный. – Или оставайся, если хочешь.

– Лучше ты со мной.

– Да тоже не могу. С поста меня никто не снимал. Не то чтобы я такой правильный. Просто в самом деле есть ощущение, пока склад стоит в неприкосновенности, прежнее не умерло. Как только разграбят, все станет уже бесповоротно. Всосет в себя. Чавкнет и над головой сомкнется. Хотя и ерунда это, конечно. Последний гвоздь, честное слово…

– А на что еще миру опираться в эпоху развала?

– И то верно.

– Ну, бывай, атлант. Держи своды.

– Бывай, гарпунщик. Блюди линии.

Выходим наружу, прикрываем за собой створку ворот.

Край неба на востоке едва начинает светлеть. День получится длинным.

Направляемся влево, оставляем сзади ангар, огибаем угол амбулатории, на двери которой привычной таблички уже не виднеется, и выбираемся на плацевое поле, изрядно изрытое во время субботника, организованного тем же Брайаном.

Но дальше первого дня прудоустройные работы, похоже, не двинулись. Верхний слой грунта снят, в одном углу на пару штыков, в другом на все три, но и только. Кирки с ломами свалены в носилки, лопаты прислонены к тачкам. Осталось дождаться дождей, чтобы приступить к затяжному ржавению.

На постаменте располагается деревянный сундучок с продольной круглой ручкой, именуемый среди профессионалов столярно-плотницкого ремесла почему-то рашпиль, точно так же, как самый крупный напильник, в нем и носимый. В общем, загадка, но не из тех, что побуждают к длительному размышлению.

Напильники нам ни к чему, ни драчевые, ни бархатные. А вот молоток сгодится. Однако не ему предстоит исполнять главную роль. Роемся дальше. Стамеска? Лезвие широковато, бывают и поуже, вот, например, кажется, долото. Но с другой стороны, мы же не собираемся мельчить. Возвращаемся к стамеске. Берем ее в левую руку, правую вооружаем молотком и приступаем к давно задуманному делу.

Тук-тук. Выбиваем на лицевой стороне постамента диагональный штрих, слева сверху вправо вниз. Откинув голову, оцениваем. В самый раз. Тук-тук, тук-тук. Высекаем еще одну черту, теперь уже справа сверху влево вниз и ровно в два раза длиннее, серединой касающуюся первой. Отклоняемся, любуемся. Замечательно.

Тук-тук. Двигаемся дальше. Наносим три вертикали и соединяем их понизу горизонталью. Тоже смотрится.

Сооружаем рядом нечто конгруэнтное, но поставленное на попа.

Затем принимаемся за сложнейшую фигуру – равнобедренную трапецию с удлиненным основанием, опирающимся на две рахитичные ножки, к изображению коих приходится привлекать отложенное долото.

Следом идет то, что уже красуется на втором месте, причем, в том же положении.

Замыкают парад почти идентичные гвардейцы, правда, над последним маячит какая-то перелетная птица.

Выковыриваем из пазов крошки, выдуваем пыль и отступаем на пару шагов.

Достойно войти в историю.

Слушай, Брайан, а ты случаем не из шумеров?

Да кто теперь скажет?

– Еще и солнце не отважилось глянуть на дольний мир в полный глаз, а некто в камуфляже уже взялся долбить на весь городок, не спамши, не емши… – подобравшийся сзади кофтастый переходит на плохо разборчивый, но откровенно непечатный речитатив, перемежаемый судорожными позевываниями.

– Негоже ему было оставаться безымянным, – снисходит Брайан до объяснения.

– Ты про кого это?

– Про памятник.

– Какой еще памятник?

– Да перед тобой же.

Кофтастый смотрит на пустой постамент.

– Ну, а сам памятник-то где?

– Да ты читай, кому он, – кивает Брайан на свежую клинопись.

Шевеля губами, кофтастый складывает слоги:

– У-шед-ший.

– Теперь доезжаешь, где?

– Ушел! – ахает кофтастый.

– Ну наконец-то.

Кофтастый всплескивает руками и вертит шеей вкруговую.

– Давно ушел?

– Ни свет ни заря, как и положено.

– А в какую сторону?

Брайан машет в направлении ворот:

– Куда-то на север.

– Если на север, – запечаливается кофтастый, – то точно уже не вернется. Оттуда никто еще не возвращался.

– Мне тоже показалось, что насовсем, – подтверждает Брайан.

– Так ты его видел?

– Да как тебя сейчас.

– И какой он из себя?

– Ну, такой, одухотворенный, отрешенный, неудержимый. Пламенный рыцарь, словом.

Брайан приосанивается и обводит ладонями контуры своего бюста, демонстрируя воображаемые очертания.