Иван Логинов - Призванный. Возможно, баллада.

За морем. Что, Брайану теперь готовить себя к долгому заплыву? Ага, по северному океану ледокольным кролем.

– Не томи, бабка, от кого слыхала?

– Да от сестры. Она с детства всем заморским интересовалась, даже ихний язык выучила.

– И где она его выучила? – пытаемся мы попутно добыть немного сведений о структуре местного общества.

– Нигде, сама. По какой-то ешкиной азбуке из прабабкиного сундука.

– Это той, которая в гарнизонной библиотеке служила? – демонстрируем мы свою сообразительность.

– Той самой, – легко подтверждает она.

И не давая нам уклониться от предначертания, театрально вздыхает:

– Так что, касатик, тебе к сестре моей надобно. Заодно и гостинец снесешь.

– И куда это самое заодно нести предстоит?

– К Кабаньей дубраве, она на заимке живет.

– Ну и где тут у вас кабаны? – расправляем мы грудь.

– Там, – машет она небрежной рукой в обратную сторону, – сразу за Мертвым лесом свернешь налево, переберешься через ручей и выйдешь на вырубки. За ними и начинается Кабанья дубрава, а заимка так прямо на опушке.

Значит, обратно. Через урочище, где хозяйничает колченогий, мимо кладбища с неупокоенными проходимцами, а потом все-таки сквозь борщевик. Колченого, правда, легко минуть, загрузив предыдущую запись у придорожного камня, но там Брайан еще не имеет указаний, куда идти, а в таких случаях заимки у Кабаньей дубравы может вовсе не оказаться. Или бабкина сестра не станет с нами разговаривать. Вместо приветствия толкнет ногою дверь и прям с порога как жахнет из дробовика. Придется сначала петлять по кустам, а потом, скрывшись из виду, тащиться обратно сюда, чтобы получить задание. А, и гостинец тоже.

Бойкая старуха успела слетать в свою землянку и вернуться с узелком на палочке.

– Ты только его не развязывай, там ядовитое, – начинает она стращать и голосом, и взором.

– Гадюка, что ли?

– Да нет, гриб редкий, сатанинский, лишь тут у нас и растет. Сестре зачем-то понадобился. Она и семян-то с таким расчетом послала, чтоб мы грибом отдарились. Давно бы надо снесть, да там по дороге псов бродячих расплодилось. Но солдат они еще с прежних времен сами боятся, когда служивые по утрам вместо физкультуры устраивали соревнования, кто первым догонит и пнет сапогом. Доска почетная, говорят, на плацу висела, с фамилиями и крестиками напротив. Дежурный офицер грифелем отмечал. Победителей каждую неделю награждали большой банкой тушенки. Сам полковник ввел тот обычай приказом по части, собаки ему в детстве вроде чо-то отгрызли.

Ой, бабка, до чего ж ты мастерица зубы заговаривать.

И какие героические деяния запечатлеваются в коллективной памяти!

Какие поэтичные легенды рождаются потом в народном сознании, оставленном без присмотра!

Вот только у псов память, кажется, покороче, а обойденный колченогий ныне уже утроил злобу и учетверил бдительность. Потому как он, скорее всего, знает, что дальше дороги нет и нам некуда деваться, кроме как назад через его урочище.

– Сестра-то у тебя, что, знахарка?

Как раз у знахарок герои обычно и разживаются магией или, по крайней мере, зельями. Хотя Брайан, кажется, не из магистров, скорее рейнджер.

– На старости лет чем только не займешься, – отмахивается старуха.

– А к поселению с заимки есть проход?

– Есть-есть, как не быть? Сразу за дубравой огороды и начинаются.

– Ладно, бабка, давай уж свой узелок.

И забросив его на плечо, направляемся к проходу между двумя ложбинами.

Надо записаться.

Страховой полис выписан 18.06. 0299, 07:36

Желаете перестраховаться?

Да. Нет.

Да.

С палкой на плече, каликой перехожей, медленно продвигаемся по горловине. Черт его знает, где колченогий устроил засаду.

Никакого особого плана у нас нет. Есть решительность и абсолютная уверенность. Если Брайану надо в ту сторону, он пойдет именно в ту сторону, и колченогий ему не указ. Слишком разного уровня их миссии, смешно и сравнивать.

А вот образ требует кардинальной переработки. В настоящий момент мы очень убедительно смахиваем на голь перекатную.

Останавливаемся, снимаем палку с плеча, обламываем под корень и всовываем огрызок с привязанным узелком за пояс. Застегиваем куртку. Чего-то все-таки не хватает. Оглядываемся. Вон то подойдет. Срываем одну волчью ягодину и кладем в рот. Затем срезаем ветку, обрываем все листья и для пробы хлопаем по штанине. В самый раз.

Так и идем, катая кончиком языка горькую ягодку у нижних зубов и постукивая себя прутом по правому голенищу башмака, словно стеком.

А вот и наш колченогий. Сидит в самом узком месте горловины на притащенном обрубке бревна.

Чуть дальше, параболой перекрывая выход, расположилась вся собачья рать. Псы откровенно воротят морды: а чо? мы ничо! привели, вот и сидим себе. Поперед всех выдвинут одинокий вертлявый, уволенный, вероятно, с должности личного порученца и переведенный в разряд тех, кому положено бросаться под танки. Тот вообще уткнулся носом в землю и глубоко подвернул под себя зад. Он совершенно точно знает, что при любом развороте пострадает именно это место.

При нашем приближении колченогий встает.

– Ну, – говорим, выплевывая ягоду и глядя ему в глаза, – докладывай.

Он слегка выпучивает свои буркалы и теряется.

– Молчишь, – мы даже не спрашиваем, мы констатируем. – Похвастаться нечем. Совсем мышей не ловишь. Мертвяки по всей округе оравами шастают, орут по ночам, что твои мартовские коты, у ветерана репу на корню сожрали.

Есть ли у них тут ветераны? Не имеет значения, проверяющий из центра вовсе не обязан разбираться в местных реалиях. Важен лишь тон: свысока, брюзгливо, через губу. Именно так разговаривает белая кость. Это свои командиры топают ногами и брызжут слюной. Поорут-поорут и простят, поскольку все понимают, у самих, в каком подразделении ни возьми, аналогичный бардак. А у тех, что с верха, сферы персональной ответственности нет, они ни за что не простят, потому как никогда не поймут. Остается стоять руки по швам и ждать, когда отбудет.

Колченогий так и делает.

– Фортификационный ров на дороге твоя придумка?

Он выпучивает глаза еще пуще, но рта не открывает.

– На тот случай, если они в танковый прорыв пойдут?

– Не ров, яма. Укрыть не успел, – подает он сиплый голос.

– Где ты видел, чтоб мертвяки в волчьи ямы попадались? Знакомые охотники за штофом сивухи сказывали?

Ответа он даже не ищет.

– Сколько у тебя захоронений?

– Сто семнадцать, – тут он выдает без запинки.

– Все пронумерованы?

Он смущается:

– Еще нет.

– Пронумеруй. В следующий раз начнем прямо с инвентарной описи. И чтоб для каждого номера были четко указаны повадки. Уже известно, кто именно гонял дозорных псов по карьеру?