Ханну Райаниеми - Квантовый вор

Жаль статуй, думает Миели.

Мир превращается в хаос, заполненный взрывами и запахом горящей плоти. Я моргаю, и мое тело ударяется о камни. На голову обрушивается стаккато ударов. Потом я пробиваю стекло, Миели держит меня, и мы летим. Внизу полыхает огонь, а вокруг свистит ветер, словно в аэродинамическом туннеле.

Я кричу. Потом падаю. Примерно с метровой высоты. При марсианской силе тяжести. Приземляюсь на спину, перед глазами пляшут разноцветные искры. Я беспомощно открываю рот, не в силах восстановить дыхание.

— Прекрати, — приказывает Миели.

Она стоит на коленях рядом со мной, и два крыла медленно складываются у нее за спиной — два серебристых каркаса с тонкой, как паутина, сеткой, разделенные прозрачной мерцающей пленкой, похожей на ткань в крыльях «Перхонен». Через мгновение они исчезают.

— Черт, — выдавливаю я, как только снова начинаю дышать.

Мы находимся на слегка покатой крыше, где-то на окраине города. Столб огня и дыма на горизонте отмечает то место, где мы были всего несколько секунд назад. Над полем боя, словно стая воронов, уже кружат наставники.

— Черт, черт, черт.

— Я же тебе сказала, прекрати, — произносит Миели, поднимаясь на ноги.

Ее одежда изорвана в клочья, и в прорехах видна гладкая смуглая кожа. Она замечает мой взгляд и поворачивается спиной, а ткань начинает восстанавливаться.

— Ч… — Я со свистом втягиваю воздух. — Ублюдки. Им кто-то сказал. Кто мы такие. Кто-то знал.

Милые голубки, говорит «Перхонен». Я рада, что у вас все в порядке, но не рассчитывайте меня услышать в ближайшие нескольких часов. Я должна незаметно покинуть занимаемую позицию: орбитальные Спокойные, какими бы глухими и слепыми они ни были, не могли не заметить лазерные лучи, направленные на их планету. Я дам вам знать, когда вернусь. Будьте осторожны.

— Что там произошло? — спрашиваю я у Миели.

— Они атаковали. Пришлось попросить «Перхонен» принять экстренные меры. Согласно регламенту.

— Так все они убиты?

— Уничтожены. Без дальнейшей возможности восстановления экзопамяти. Если даже их воскресят, они нас не вспомнят. Это были тайно внедренные василевы, без оборудования для нейтринной связи.

— О господи. Есть какие-нибудь сопутствующие разрушения?

— Только предметы искусства, — отвечает Миели, и я никак не могу понять, шутит она или нет. — Но ты ведь получил то, зачем мы пришли, не так ли?

Я обращаюсь к данным, перекачанным в мою память девчонкой-пиратом. Некоторые фрагменты утрачены, но самое важное осталось.

— Да. Мне надо будет все это изучить. — Я потираю виски. — Послушай, что-то происходит. Нет ли какой-то двойной игры, в которой замешан твой наниматель из Соборности? Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Нет.

Ее ответ пресекает любые дальнейшие расспросы.

— Ладно, придется предположить, что это были местные интриги. Нам нужно этим заняться.

— Этим займусь я. А тебе необходимо сосредоточиться на миссии.

Я медленно поднимаюсь. Мое тело не пострадало — ни одной сломанной кости — но оно реагирует так, словно сплошь покрыто синяками. — Да, вот еще что.

— Что?

— Тебе не кажется, что моему телу недостаточно одной лишь способности исцеляться? Если уж мне предстоит создать новую личность, потребуется большая гибкость. Даже для того, чтобы отыскать эту девчонку, Раймонду, нужны не только глаза и уши. Не говоря уже о моделировании гевулота или выживании в случае новой встречи с нашим многоголосым приятелем.

Миели пристально смотрит на меня, потирая руки. Кожа очищается, и с ладоней слетают хлопья высохшей крови.

— Да, кстати, благодарю за спасение моей задницы, — добавляю я. Я знаю, что подобные усилия напрасны, но придаю немного теплоты — почти искренней — своему взгляду и дарю ей лучшую из своих улыбок. — Ты должна дать мне возможность отплатить тебе за эту услугу.

Миели хмурится.

— Хорошо. Когда вернемся, я посмотрю, что можно сделать. А теперь давай выбираться отсюда. Я уверена, что мы не оставили никаких следов за пределами гевулота, но на наставников эти правила не распространяются. Я не хочу после всего этого драться еще и с ними.

— Мы полетим?

Миели цепко хватает меня за плечо и подтаскивает к краю крыши. Улица метрах в ста под нами.

— Можешь попробовать, если хочешь, — говорит она. — Но в твоем теле не предусмотрены крылья.

Ночью в отеле я делаю себе новое лицо.

Мы возвращались кружным путем, под полностью закрытым гевулотом, охватывающим еще и часть городских достопримечательностей — настоящая паранойя, как будто под гевулотом нас невозможно узнать, но Миели настаивает на этом. Кроме того, она сооружает нечто вроде защитного заграждения — из ее пальцев вылетают маленькие светящиеся точки, которые проверяют все окна и двери.

— Не прикасайся к ним, — предупреждает она, хотя в этом нет никакой необходимости.

А потом она творит настоящее волшебство — за это мне хочется ее расцеловать. И я бы так и сделал, если бы в голове не мелькали отрывочные воспоминания о том, как она вырвала руку из тела девчонки и с ее помощью забила насмерть трех противников. Так или иначе, Миели на мгновение прикрывает глаза, и в моей голове раздается щелчок. Ничего особенного, нет даже намека на ту свободу, которой я недолго обладал во время борьбы против архонтов, но это уже кое-что. Более полное осознание самого себя, ощущение контроля. Теперь я знаю, что сеть ку-частиц — искусственных атомов, способных принять любую форму и любые физические свойства, — под кожей этого тела может имитировать эпидермис любого цвета, фактуры и вида.

Миели заявляет, что ее системы нуждаются в подзарядке, что ей необходимо устранить кое-какие повреждения, и потому рано уходит спать. «Перхонен» молчит, без сомнения играя в прятки с орбитальными часовыми или вламываясь в их системы, чтобы внедрить убедительные оправдания тому, что ее на какое-то время потеряли из вида. И я остаюсь в полном одиночестве, чего не случалось с самого побега из Тюрьмы.

Мне это нравится; некоторое время я просто сижу на балконе, любуюсь видом ночного города и на этот раз потягиваю односолодовое виски. Этот напиток всегда способствовал самоанализу — пауза после глотка, долгое послевкусие, дающее возможность насладиться оставшимся на языке ароматом.

Я мысленно один за другим раскладываю полученные инструменты.

Гевулот несовершенен. В нем попадаются петли — фрагменты, где узел, содержащий воспоминание, событие или личность, имеет более одного источника. Это означает, что в некоторых случаях, раскрывая гевулот на каком-то невинном воспоминании о вкусе или интимном моменте, можно обнажить целые пласты экзопамяти индивидуума. У гогол-пиратов оказалась особая программа, которая копирует древовидную систему гевулота, определяет ключевые узлы в процессе разговора.