Андрей Васильев - Гонг и чаша

— И что дальше? — Мне понравилась эта история.

— Да ничего. — Вайлериус пожал плечами. — Кого повесили, кому голову отрубили. Того, что в перьях, мама велела со стены замка сбросить — пускай полетает.

Да, а княгиня-то, похоже, добрая, тихая и очень сострадательная особа. Как бы и мне не… хм… полетать…

— Но главное — вот он, перстень. Пошли к твоей маме, причем прямо сейчас, время очень дорого. И ты, Данут, с нами, к тебе у меня дело тоже есть, по твоему профилю. Народно-освободительному.

— У тебя? — недоверчиво прищурился Данут. — Вот странно.

— А что такого? — Я обиженно засопел. — Думаешь, у меня сердце за каждую сироту-сиротинушку крестьянскую не болит, за всех униженных и оскорбленных в этой части света? Может, и поболе, чем у тебя. Не дури, идем, время уходит.

— Погоди. — Данут слегка покраснел. — К княгине направляемся, надо ж приодеться, да и ребят позвать, а то обидятся, они у нее ни разу не были.

О боги! И это лидер лихих барбудос. Вместо того чтобы ввалиться к опальной аристократке как полагается, в рванье и обносках, натоптать и наплевать на пол, а после сообщить ей: «Наши онучи ваших не вонюче», — он собирается красоту наводить, при этом трогательно краснея. Впрочем, двое других лидеров будут не лишними, с ними тоже надо бы познакомиться.

— Черт с тобой, но по джунглям не пойдем, — согласился я. — На тебе свиток, погнали к вам в лагерь.

Данут замялся, после передал свиток Вайлериусу.

— Не умею я. Ну вот не умею, — недовольно пояснил он мне.

— Плохо. Надо неустанно овладевать полезными умениями и навыками, — наставительно сообщил я ему. — Потому как знания — они самое верное орудие пролетариата. И куда лучше и надежнее булыжника, тоже популярного в народной среде оружия.

— Кого? — заинтересовался Данут. — А что такое пролетариат? Ты поподробнее не объяснишь?

Стоп! Не хватало только вооружить этих компаньерос марксистско-ленинской теорией, они тут мигом социалистическую революцию забабахают, в отдельно взятых джунглях.

— Забудь. И не забивай себе всякой ерундой голову, — быстро сказал ему я. — И вообще, пусть вон… медведь думает, у него башка большая!

Вайлериус терпеливо нас слушал, но наконец не выдержал и спросил:

— Вы все, наговорились? Может, уже пойдем? — И открыл портал.

Лагерь повстанцев был… Он был, как все лагеря повстанцев. Шалаши, костры, разделанная туша какого-то травоядного животного, на свою беду попавшегося на глаза кому-то из вольных стрелков. Шум, смех и суета.

— О, никак блаародного поймали! — заметил нас один из вольных людей, маленький щербатый мужичок в кожаной жилетке на голый торс. — Никак потеха нынче будет?

— Засохни, Торопыжка, — бросил на ходу ему Данут.

— Вот, паны-браты и вся наша вольная волюшка! Ты что мне, волчина позорный, сказал? — страдальческим голосом начал кликушествовать Торопыжка. — Я смотрю, так началась у наших вожаков большая любовь с блаародными, надоело им с нами, сиволапы…

Свистнул нож, и тело Торопыжки упало в костер.

«Прогресс в выполнении задания „Силовая поддержка“. К вам и вашим сподвижникам в деле переворота присоединилась 1 группа воинов».

Опа! Похоже, что брат Юр качественно обработал Брана и нашел необходимые аргументы и правильные слова, чтобы склонить его на свою сторону. И чего я даже не удивлен?

— Ксю, ну зачем? — Данут поморщился. — Ну болтал дурачок чушь, ну и болтал бы.

Невероятной красоты девушка, одетая в кожаную куртку и такие же штаны, выгодно подчеркивающие изгибы тела, грациозно нагнулась, шаловливо стрельнув глазами в мою сторону, и вынула нож из тела Торопыжки.

— Да ну его, надоел. Все орал, орал какие-то глупости, особенно как напьется. Добро бы хоть негромко, так ведь в голос. На меня постоянно таращился так, что вымыться хотелось. Ну, сколько можно? А это ты кого привел?

— Это Хейген, помнишь, я тебе рассказывал, как мы в храме от ходячих прятались.

Девушка наморщила лобик, явно силясь вспомнить. То ли вспомнила, то ли нет, но подошла ко мне и протянула руку:

— Я Ксантрия, сестра вот этого крепыша.

— Хейген, вольный лэрд из Тронье.

Рука у нее была крепкая и горячая.

— И впрямь благородный, — обернулась Ксантрия к сподвижникам. — Не ошибся дурачок.

Тела бедолаги у костра уже не было, его отволокли куда-то в кусты. Простота нравов, дети леса, живущие на стыке жизни и смерти.

— Кто тут благородный? — Из самого дальнего шалаша вылез здоровенный кучерявый мужик с усами, со здоровенной серьгой в ухе и в лиловой шелковой рубахе, застегнутой под горло. В зубах у него была дымящаяся трубка. — Откуда он здэсь и пачэму до сих пор жив?

— Я его привел, и раз жив до сих пор, значит, так надо, — сказал как отрезал Данут и полез в один из шалашей.

— Ксант, он, конечно, твой брат, — нехорошо глядя на меня, сообщил красотке подошедший к нам кучерявый мужик, который, надо думать, был четвертым из лидеров местной армии. Насколько я помню, звали его Ясмуга. Что меня в нем удивило — некоторые слова он произносил со смутно знакомым акцентом, некоторые нет. Забавно получалось. — Но в последнее время он нэмножко… Как это… Нэмножко слишком сильно думаэт, что он тут самый главный. Это в корне неверное мнение, нэ так ли, друзья мои?

Кучерявый махнул рукой с зажатой в ней трубкой в сторону остальных повстанцев. Те одобрительно зашумели, кое-кто даже зааплодировал.

— Тихо, тихо, спокойнее, товарищи, — помахал трубкой Ясмуга, успокаивая галдящих бунтовщиков. — Я так думаю, друзья, что мы всэ тут равны, а вот Данут, он пачэму-то думает, что нэкоторые из нас равнее, чем другие. И это сэрьезная ошибка, я бы даже сказал, что это не просто ошибка, это нэпростительная политическая близорукость. Возможно даже — прэступная. Нэ так ли, товарищ Вайлериус?

— Ох, ё! — восхитились повстанцы. — Как сказал, а! Ни фига не понятно, но явно по делу!

Вайлериус промолчал, нервно улыбаясь и отведя глаза в сторону. Повстанцы шушукались, один из них, смуглый и мускулистый, неотрывно глядел на шалаш Данута, поглаживая здоровенный топор, больше напоминавший ледоруб.

Ксантрия как бы между делом положила руки на поясной ремень, где виднелись навершия нескольких метательных ножей. Вайлериус, не переставая улыбаться, половчее перехватил посох. Ясмуга явно фиксировал эти движения, поскольку он сгруппировался. Единства среди руководства коллективом борцов, стоящих насмерть за счастье всех угнетенных народов Файролла, явно не было.

— Чего — преступная? Я начало прослушал, о чем ты там, Ясмуга? — раздался голос Данута, а через секунду и он сам вылез из шалаша.

— Я про прэступную клику зажравшихся эксплуататоров, друг мой. — Ясмуга, опасливо глядя на Данута, замахал рукой с зажатой в ней трубкой. — Она так и ждет того, чтобы поработить нас. «Нэт!» — вот наш ответ им всем.