Дмитрий Старицкий - Горец. Оружейный барон

Одновременно пошли в атаку на батарею пулеметные танки, открыв огонь на ходу с 600 метров. Прикрываясь танкетками, незаметные в своих белых маскхалатах, бегут штрафники со своим разномастным оружием по утрамбованным танковыми гусеницами колеям. Часть штрафников сидит на танковых 'хвостах' десантом. За ними саперы на лыжах. Прикрывают их пулеметчики штурмовиков. Для автоматов цели слишком далекие.

И застучали вслед за танкетками все пулеметы, которые только у нас были.

В воздухе захлопали красивые белые облачка на фоне тяжелой утренней хмари — самоходки накрыли колонну шрапнелью.

Моя БРЭМ, сдвигая отвалом глубокий снег, преодолела поле и выехала на шоссе в полукилометре впереди колонны. За нею выполз 'артштурм'. Встали на дороге бок о бок. Башенный и спаренный пулеметы застучали по оси колоны, прошивая с полукилометра передовую роту противника насквозь.

Я с командиром 'аптштурма' вылезли из люков и задолбили из крупнокалиберных пулеметов.

Забились на дороге раненые лошади, падали кеглями серые фигурки, упали знамена…

По броне в ответ застучали пули, сковыривая краску.

Сейчас выясним кто кого? Техника или тупая людская масса, у который отстрелили голову. Офицеров что-то больше не видно, а так активно сабельками махали.

Передовой батальон вопреки моему ожиданию рванул в атаку на бронированные монстры. Прямо под картечный выстрел 'артштурма'. В упор.

Меня накрыла эйфория боя. Я стрелял, менял диски и снова стрелял, напевая: 'гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход…'

Подняв бульдозерные отвалы как дополнительную защиту, мы с 'артштурмом' двинулись по шоссе на соприкосновение с противником. Я боялся только одного, что нам патронов не хватит.

Видно было, что около расстрелянной артиллерийской батареи танкетки уже утюжили пехоту, а белые силуэты штрафников копошились у пушек. Захватить батарею не удалось. Точнее захватить-то ее захватили, а вот вывезти нечем. Всех лошадей побили. Красивые были кони… Жалко…

Когда бронетехника стала давить трупы на дороге, оставшееся в живых фузилеры первых батальонов встали на колени в снег на обочине шоссе и заложили руки за головы. Сдаются.

Остаток пехоты, той, что шла за артачами, во все лопатки убегала обратно в город. Вот так и рождается танкобоязнь.

'Коломбина' выехала вровень со наступающими штурмовиками и угощала бегущих осколочными гранатами с толовой начинкой.

От охотничьего городка не торопясь выехал наш последний резерв — гвардейские саперы, определенные в трофейную команду. На дороге много ништяков валяется — не бросать же их. Да и пленных пора организовывать пока они не очухались.

'Коломбина' вышла на прямую наводку и стала долбить шрапнелью вдоль улицы сквозь ворота. 'Элика' со своей позиции добавляла навесным огнем.

Штрафники, впрягшись по десятку в зарядные ящики вместо лошадей, с матерками подтаскивали самоходчикам трофейные боеприпасы.

Рецкие штурмовики формировали штурмовые группы.

Весь бой занял двадцать две минуты.

В столицу мы влетели на плечах бегущего в панике противника.

Я остановил БРЭМ, слез на землю схватил на обочине за шкирку коленопреклоненного фельдфебеля, поднял на ноги и сунул ему в руки свою запасную портянку.

— Иди, скажи там своим, что тех, кто будет тихо сидеть в казармах, мы не тронем. А кто будет сопротивляться законному императору, казним как предателей. Без жалости. Это я сказал — Кровавый Кобчик.

Здоровенный бугай красавец брюнет с голубыми глазами этот фельдфебель неуверенно пошел к городским воротам, будто из него вынули позвоночник. Белая портянка волочилась за ним, но он крепко ее сжимал в опущенном кулаке. Он все не мог понять, что это такое вдруг произошло так быстро. Маршировала гвардия немалой силой, подавляя всех вокруг своей крутизной… и вдруг все. И сам он в снегу обочины стоит на коленях, закинув ладони на затылок. И ему страшно.

Первые две роты фузилерного полка полегли почти поголовно. Как и конная батарея, где не осталось никого выжившего из орудийной прислуги. В других ротах тоже богато покосило пулеметами.

Офицеров в колонне не осталось ни одного на ногах. Кто не убит, тот настолько ранен, что стоять не может.

Большинство трупов гвардейцев лежали на дороге как живые — штатные пульки маленькие, шрапнельные поражающие элементы тоже не с кулак размером — глядя недоумевающими голубыми глазами в стылое хмурое небо. Как бы причитая: 'а нас-то за что?''. Фигуры их больше всего напоминали сломанных оловянных солдатиков, настолько аккуратно подогнана была их амуниция. Даже подковки сапог у всех были прибиты под одинаковым углом.

Подошел к сдающимся гвардейцам на другой обочине. Их было много. Сотни человек. Где в рядок. Где кучками стоит на коленях, головы опущены, руки подняты, винтовки на дороге валяются. На броники даже смотреть боятся. Ближний ко мне гвардеец — дядька в возрасте лет за тридцать с нашивками ефрейтора сверхсрочника, брызнул в меня снизу вверх расфокусированным взглядом и негромко зашептал, запричитал заевшей патефонной пластинкой.

— Не надо меня давить… Не надо меня давить… Не надо меня давить… Нельзя меня давить… Лучше застрелите, сделайте милость…

Я оглянулся. На неестественно белом снегу отвал, гусянка и катки БРЭМ все были в крови, и остатках давленной сизой солдатской требухи пополам с рваным шинельным сукном. В дополнение к картинке бил в нос кислый запах крови и свежего дерьма. Жуть какая… Даже на фронте такой жути не было.

А ведь с момента взрыва в охотничьем замке и суток не прошло, а жертв этой гражданской войны уже за тысячу перевалило… Если не больше.

Но это еще не все. Далеко не все. Надо еще взять город. Надо еще удавить этого графа. Сколько можно этим гадским Тортфортам меня преследовать? Пора положить этому конец.

'Так громче музыка играй победу. Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…'

Однако сразу в столицу на плечах бегущего противника не вошли. Улочка узкая. Дома по обеим ее сторонам старые трех-четырех этажные. Застройка плотная, без прмежутков между домами. Развернуться особо негде.

Даже с учетом того что при появлении в воротах 'коломбины' драп мятежных гвардейцев усилился до предельных возможностей человеческого организма, на мостовой осталось очень много мертвых мятежных гвардейцев посеченных шрапнелью и картечью, побитых пулеметами и просто во встречной давке насмерть задавленными. Иной раз в два-три слоя лежат. Кровянить гусеницы относительно чистых пулеметных танкеток мне не хотелось. То, что даже в поле в эксцессе боя выглядело неприятно, то в городе просто жесть. Запугивать же запредельно обывателей в нашу задачу не входило. Они и так насмерть перепуганы безудержным гвардейским драпом после пафосного парада и шрапнельным обстрелом. Крыши, небось, все в дырках.