Брюс Бетке - Мятущаяся душа Джимми Твиста

— Черт возьми, — сказал я.

Остаток ночи я провел, слушая, как Рашем и его друзья говорят на островном диалекте, который я очень плохо понимал, а с утра он послал меня за множеством странных вещей: на Найтсбридж, чтобы украсть покрушки от колес «Ягуара», на Хаммерсмит, чтобы заложить эти покрушки и купить еды, потом в Айлингтон, чтобы накормить сумасшедшую женщину, живущую в мусорном баке. Вечером он послал меня в мой любимый клуб, но не чтобы пить, танцевать и знакомиться с девушками, а чтобы смотреть и слушать. Для ритуала вуду это выглядело слишком безобидно.

На следующее утро в 6 часов Твист постучал в мою дверь, чтобы убедиться, что я снова буду разговаривать с Дакбери. Я удивился:

— Вы хотите, чтобы я продолжа разговаривать со старым фанатиком?

Твист несколько раз махнул пальцами, чтобы задать ритм, и спел:

— Ты не должен проявлять нетерпимость,

Ты должен бороться с дискриминацией,

Не суди недостатки других людей,

Помни, что ты не сам Бог.

В этом было не больше смысла, чем в историях Дакбери, поэтому я улыбнулся, вежливо кивнул и подумал о том, чтобы достать гитару и что-нибудь сыграть.

Это продолжалось неделями. Я стал частым гостем на чердаке и я ждал, когда же наконец стану посвященным. Этого не происходило. По утрам я пил пиво с Дакбери, который думал, что участвует в битве за мою душу, и я старался его в этом не разуверять.

Было очень скучно сидеть на чердаке и слушать, пытаясь чему-то научиться, иногда от Рашема, который говорил рифмованными куплетами и пел столько же, сколько и говорил, а иногда от Джимми Твиста, с которым было куда приятнее общаться. Со временем я научился их различать, а со временем даже освоил их островной диалект и стал участвовать в разговорах.

Многое из того, что я говорил, развлекало Твиста, но злило Рашема, поэтому они относились ко мне совершенно по-разному.

Рашем меня недолюбливал, и я недолюбливал его тоже. Я потратил много недель, слушая его куплеты про жизнь, смерть и бессмертную душу, но он не научил меня ни одной мелодии! Однажды он заставил меня гулять по Брикстону до восхода, только чтобы удостовериться, что я ничего не боюсь. Ладно, я понял, что Брикстон — вовсе не такое противное место, как я думал, но это не научило меня ничему новому в плане музыки.

Ближе всего мы подошли к музыке, когда он попросил меня принести ему мою гитару, потрогал ее и сказал:

— В основном металл и пластик. Жизнь закопана слишком глубоко. Тебе нужен другой инструмент.

— Конечно, нет проблем, вот только выпишу чек. Лучше взять струны из золота или платины?

Он не понял сарказма.

Когда лето закончилось, Рашем, вроде бы, изменился.

— Непросто найти общий язык с музыкой Джа, — сказал он однажды. — Мистер Стиг, вы еще не готовы. — Он вздохнул. — И можете никогда не быть готовы. — Он посмотрел на покрытый паутиной потолок и почесал голову. Я впервые увидел, что он немолод. Похож на старую лошадь. — Но у меня осталось очень мало времени, — продолжил Рашем. — Мистер Стиг, у меня для вас одно последнее поручение. — На сей раз его поручение имело смысл.

Пока он не настоял на том, чтобы отправить со мной Джимми Твиста, я не понял, насколько это для него важно. Мы потратили целый день в гитарных магазинах, пытаясь найти инструмент, о котором он говорил. А увидел несколько гитар, которые мне очень понравились, а одна была розового цвета, но их он отклонил с недовольным вздохом.

Я увидел гитару, которой какой-то придурок отломал гриф, пытаясь приспособить ее для тяжелого металла. Я показал ее Твисту и объяснил, что могу приделать ей уцелевший гриф от моей старой гитары.

Клянусь, я видел слезы у него на глазах, когда он ответил голосом Рашема:

— Хорошая мечта. Только живых можно вылечить. Мертвых нельзя разбудить. — Мы продолжили наш поход. К вечеру с меня хватило:

— Хватит, — предложил я. — Может быть, завтра нам больше повезет.

— Нет, — сказал Твист. — Это должно быть сегодня. — Скоро придет время Рашема. — Я воспротивился, но мы зашли еще в один магазин.

Я пытался настроить старую гитару с грифом, похожим на хобот, когда я услышал волшебные звуки. Я пошел на них и увидел Твиста, нежно водящего пальцами по струнам старой пыльного контрабаса.

— Стиг, — сказал он, — вот она.

— Джимми, — сказал я, — я не буду играть на контрабасе.

— Это оно, — повторил он. — Он не обратил внимания на мои протесты, а повернулся к продавцу и стал торговаться.

Через полчаса я вышел оттуда контрабасистом.

Твист настоял, что ночью он возьмет контрабас к себе в комнату. Я устал после дня шопинга, поэтому рано лег, но около полуночи один из его друзей разбудил меня стуком в дверь.

— Рашем сказал подняться, — сказал он. Я натянул штаны и последовал за ним.

Очевидно, Рашем долго к этому готовился. Квартира была забита чернокожими, лишь некоторых из которых я знал. В воздухе пахло жареным цыпленком и гашишом. Страннее всего была тишина в квартире. В эту ночь совсем не было дикой и властной музыки.

Мой контрабас лежал посередине на полу, окруженный свечами. Рашем стоял на коленях перед ним, гладя его гриф и что-то бормоча на островном диалекте. Он посмотрел на меня:

— Друзья, время пришло.

Немедленно прекратились всякие разговоры. Один за другим, люди становились на колени вокруг контрабаса. Одна за другой, свечи гасли, пока не осталась одна свеча в центре круга.

Рашем встал и поднял контрабас, как будто собирался играть.

— Друзья, — начал он, — сегодня мы собрали вас, чтобы принять в наш круг последователя. Мистер Стиг, подойдите!

Я остановился на границе круга. Он посмотрел на мои штаны:

— Вы собираетесь лишаться всей кожи или только выше пояса? — Наверно, я растерялся, потому что он закричал: — Снимай штаны, дурак!

Мне захотелось засмеяться и уйти, но я посмотрел на все эти черные лица и не смог. Вместо этого я, краснея, расстегнул молнию и снял штаны. Некоторые женщины презрительно поглядели на мой бледно-лиловый зад, потом отвернулись.

— Так лучше, — сказал Рашем. — Теперь возьми свой инструмент. — Он протянул мне контрабас. Я неуверенно шагнул вперед, потому что взять контрабас — значило встать так, что зажженная свеча была между моих ног и были видны мои… более интимные органы. Но я поступил, как было сказано, и стоял так, пока он качал головой и что-то бормотал.

— Рашем? — прервал я его шепотом. — Это что-то типа магии?

— Да, — сказал он после минутного раздумья.

— Это… черная магия?

— Да! — Он широко улыбался.

— Э-э… Я не то чтобы верю, что она у меня есть, но я ведь не продаю никому свою душу?

Глаза Рашема вылезли из орбит, а потом Джимми Твист начал смеяться. Через секунду смеялась вся комната.