Виталий Вавикин - Электрические сны

– Я видел сны, – сказал Дэйвид Лейбович, прижимаясь к тюремной решетке так сильно, словно собирался выбраться на свободу, раздавив себе голову. – Сны о подпространстве, – безумные глаза вылезли из орбит, уставились на Захарию Ривкеса. – И я все записал. Все до последнего символа. Каждую формулу… Это двери. Двери в безграничность… В тек-безграничность… В тек-ад! К тек-богу!

Громкий истеричный смех прорезал тишину.

– Ты просто безумец, – сказал Захария Ривкес.

Он вернулся домой, убеждая себя забыть об этом, но стоило ему заснуть, как пришли странные сны, о которых рассказывал Дэйвид Лейбович. В них Ривкес спускался на дно бесконечной могилы. Это действовало как зараза, передающаяся по воздуху. И теперь Ривкес тоже был болен. Знал, что болен, чувствовал это. Чувствовал во сне. При пробуждении он попытался убедить себя в обратном. Приготовил завтрак, заварил кофе, оделся, собрался на работу, но вместо участка отправился в тек-квартал «Гоморры».

«Я всего лишь взгляну на эти записи безумца – и все», – говорил себе Ривкес. Он шел по враждебным улицам, и ему казалось, что все люди вокруг сверлят его колючими взглядами, словно у него на лбу написано, что он – законник, что он чужак, которому не место здесь. Ривкес вспотел от этих взглядов.

– Мне не нужны неприятности, – сказал седовласый тек-инженер, владеющий конторой, где был арестован безумный Дэйвид Лейбович, который – в последнем Ривкес не сомневался – заразил и его своим безумием.

– Недавно здесь арестовали одного человека… – начал Ривкес, обливаясь потом и стараясь не смотреть в глаз-камеру старого тек-инженера. – Мне нужны бумаги, которые он принес вам.

– Бумаги? – глаз-камера зажужжала, фокусируясь на лице гостя.

Ривкес не знал почему, но решил, что показать старику свое удостоверение будет не лишним.

– Записи, которые делал тот парень, – где они?

– Только бумаги? – настороженно спросил тек-инженер.

– Разве было что-то еще?

– Нет.

Ривкес кивнул. Крупная капля пота скатилась у него по высокому лбу, попала в правый глаз.

– Вы неважно выглядите, – подметил тек-инженер.

– Работы много, – соврал Ривкес.

– Тот парень, бумаги которого вы ищете, тоже неважно выглядел, – старик, казалось, издевается над гостем. Особенно его камера-глаз, громко жужжавшая, постоянно на чем-то фокусируясь.

– Бумаги, – хрипло сказал Ривкес, проклиная жару.

– Боюсь, бумаги уже отправились в мусоропровод.

– Официальный или один из тех мусоропроводов подпространства, коими кишит этот район?

– Не понимаю, о чем вы. Мы пользуемся только официальными…

– Хватит, старик! – взревел Ривкес. – Просто верни те чертовы бумаги, не заставляй меня приходить с группой законников, которые перевернут твою крысиную нору!

– Что такого особенного в этих бумагах?

– Эти бумаги могут доставить тебе кучу неприятностей, если ты, конечно, не поможешь мне найти их… – Ривкес хотел смотреть ему в глаза, но вместо этого смотрел лишь в красный глаз-камеру.

«Он чокнутый, – подумал седовласый тек-инженер. – Такой же чокнутый, как тот парень, который запихивал себе в голову воспоминания мертвой сестры».

– Если зайти со двора, то увидишь дверь… – сказал старик, надеясь, что законник оставит его в покое. – Я выбросил те бумаги туда вместе с остальным мусором. Это подпространство закроют через пару дней, так что у тебя есть время, чтобы найти то, что тебе нужно.

Ривкес кивнул. Пот струйками катился у него по лицу.

Выйти на улицу, обогнуть здание, найти дверь. Теперь оглядеться. Нет, никто не следит за ним, хотя наблюдение здесь ведется всегда – сотни камер, тысячи микрофонов, сканеров эмпатии… И не только здесь. Ривкес никогда не слышал, но сейчас был уверен, что сканеры эмпатии интегрируют в камеры законников. Может быть, где-то сидит еще один человек и как он, Ривкес, проверяет видеозаписи и показания сканеров эмпатии. Может быть, такой сканер стоит в его, Ривкеса, кабинете и наблюдает за ним, в то время как он наблюдает за другими. Да. Вполне возможно. В этом искрящемся технологиями мире ничему нельзя верить.

Захария Ривкес открыл дверь в превращенное в незаконный мусоропровод подпространство. В нос ударил резкий запах гнили. Глаза заслезились, желудок сжался. Помещение было небольшим, но уже на половину заполнено мусором и отходами жизнедеятельности. Ривкес знал, что в подобных местах может находиться что угодно: от незаконных проектов и контрабанды до отходов, находящихся вне закона пластических хирургов и жертв гангстерских разборок. И это не были слухи. Общественные каналы утилизации всегда проводили тщательную фильтрацию отходов криминальных кварталов. Поэтому официальным мусоропроводом здесь пользовались крайне редко, разве что в общественных туалетах да столовых, хотя последние предпочитали держать продукты, которыми кормят посетителей, в секрете. Проще было создать мешок в подпространстве, наполнить его и закрыть. И сейчас в один из таких мусорных мешков, отстойников жизни, Ривкесу предстояло буквально нырнуть с головой.

Он снова огляделся и скользнул в приоткрытую дверь, стараясь не замечать букета удушающих запахов. Ноги утонули почти по колено. Ривкес почувствовал, как гнилостная жижа заполняет ботинки, струится по ногам. Он достал фонарик в тот самый момент, когда дверь, сквозь которую он вошел сюда, закрылась. Темнота. Белый луч фонарика прорезал мрак, показавшийся более густым, чем удушающий запах. Но зато здесь было не жарко.

«Лишь бы это подпространство не закрыли прежде, чем я выберусь отсюда», – подумал Ривкес, пытаясь решить, с чего будет лучше начать; увидел у дальней стены груду пропущенных через шрейдер бумаг и начал пробираться туда. Больше всего он боялся, что старый тек-инженер вместе со своими записями уничтожил формулы Дэйвида Лейбовича, которые сейчас почему-то казались настолько важными, что ради них стоило рискнуть всем – даже своим рассудком.

Ривкес нервно начал разгребать кипу разрезанных бумаг. «Ну пожалуйста, – думал он. – Мне нужны записи Лейбовича. Нужны!» Он качнулся и повалился назад. Холодная гнилостная масса под грудами мусора охладила разгоряченное тело и успокоила мысли. «Не торопиться», – сказал себе Ривкес.

Он провел в мусорном мешке подпространства почти шесть часов. Стопка бумаг с записями Дэйвида Лейбовича нашлась среди груды микросхем и устаревших систем слежения, имплантируемых в зубы. Последних было так много, что Ривкес вначале решил, что роется в отходах какой-то незаконной зубопротезной клиники, но именно под этими зубами и нашлись нужные бумаги – грязные листы, исписанные мелким почерком. Ривкес прижал их к груди, долго разглядывал, изучал, затем потратил еще почти два часа, желая убедиться, что ничего не оставил.