Пэт Кэдиган - Чай из пустой чашки

— Может, дома я смогу помочь тебе.

— А где дом?

— В нескольких кварталах отсюда. Если ты проводишь меня, я смогу помочь тебе, — пообещала девочка, в голосе звучала слабая надежда.

Смирившись, Константин кивнула.

«Домом» оказалась крошечная халупа в подвале, кажется, совершенно заброшенного дома, хотя девочка уверила Константин, что совсем наоборот. Однако когда Константин спросила, кто еще живет здесь, она лишь пожала плечами.

— По-разному, думаю, — сказала она, привычно справляясь с четырьмя огромными замками, потом девочка вошла в комнату и плюхнулась на середину двойной кровати, стоявшей в центре и занимавшей большую часть комнаты. Кроме телевизора на деревянном ящике, это была вся мебель. Сверху кровать была покрыта одеялом в черный и красный квадрат, между двух подушек стоял пингвин, словно часовой во фраке. Девочка небрежно сложила ноги в полулотос и прижала пингвина к груди.

— Это Фербенкс. Он следит тут за порядком.

— Если здесь ты в безопасности, зачем ты ходишь в парк? — спросила Константин.

— Да я не хожу. Каждый раз я сначала попадаю в парк, и мне приходится идти домой. Иногда у меня не получается, тогда я остаюсь там, потому что никто не хочет идти сюда. А еще надо быть осторожной, когда появляется тарелка. — Она положила голову на пингвина. — Тебя тарелка забирала?

Константин покачала головой:

— А тебя?

— Смотря о чем ты говоришь. И во что веришь. А еще, может, это разные тарелки. Не знаю.

— Разумно, — сказала Константин скорее себе, чем девочке. — А что ты там говорила насчет помощи?

— А что тебе нужно? Напомни.

Константин вздохнула:

— Хорошо, вот: я спросила тебя про Боди Сативу и Шанти Лав.

— Да-да. — Она повернула пингвина к себе. — Фербенкс, ты знаешь что-нибудь про Боди Сативу и Шанти Лав? — Константин постаралась не расстраиваться, пока девочка придвигала яркий оранжевый клюв к своему уху. Она слишком часто слегка кивала.

— Ну и что, птица знает что-нибудь? — спросила Константин не без сарказма.

— Тс, — ответила девочка.

Константин стала устало осматриваться. Изначально стены были голые, но сейчас на них висели выцветшие плакаты, они были в основном с обнаженными людьми. Без сомнения, девочка скажет, что когда она пришла, здесь все уже было так, а избавиться от них она не может по каким-нибудь причинам.

— Отлично, — заявила девочка. — Теперь я знаю.

Константин повернулась к ней и испугалась, увидев ее в очень фривольной ночной сорочке с оборками. Она мгновенно все поняла.

— Господи Иисусе, — сказала она, поднимаясь и отходя назад.

— В чем дело? — спросила девочка, изящно положив пальчик на губы. — У тебя же нет ничего дурного на уме, не так ли?

Константин рванула замки, но они не поддались. Обманутая и разгневанная за то, что позволила девчонке большими глазами и невинностью завлечь ее в ловушку, она оперлась на дверь и тяжело вздохнула. Это не помогло.

— Ладно. Что тебе нужно?

— А что у тебя есть? — весело спросила девочка.

— Почти ничего, и все очень нужно самой.

— А тебе нужно, чтобы все знали, что ты педофил? — Девочка захихикала. — Любишь деток?

— Это все записывается, — ответила Константин, надеясь, что так оно и есть, — так что будут доказательства.

— Ничего это не докажет, — сказала девочка, широко улыбаясь. — Моя запись будет таким же доказательством, как и твоя. — Она подняла колени, обхватила их руками и взялась за пальцы ног: очаровательное дитя. Константин хотелось плакать и смеяться. — Конечно, может быть, ты человек широких взглядов. Может, ты думаешь, что если здесь в принципе не может существовать педофилии, а ее здесь не существует, то и нечаянных мыслей не бывает, а в них можно размышлять о чем угодно, даже если представляешь себя жалким неудачником, что в значительной степени правда.

Константин села, расслабившись.

— Я могла бы быть чудесным ребенком, — сказала девочка. — А могла бы быть полицейским, замаскированным под лакомый кусочек.

— Если ты полицейский, скажи номер значка, — оживилась Константин.

— Могу сказать, но если это окажется фальшивка, тебе нечего будет делать, — ответила девочка. — Ты не можешь судить меня за недобросовестность в работе или за то, что я плохо играю. А ты читала…

— Читала, читала миллион раз. — Константин резко провела по волосам. — Просто выпусти меня отсюда, или будешь побитым чудесным ребенком, замаскированным под лакомый полицейский кусочек. — Что ж, посмотрим. — Константин шагнула на кровать, схватила девочку за рубашку и подняла ее, показав ей кулак. Девочка улыбнулась, словно Константин предложила ей конфету. Константин на мгновение закрыла глаза. Это не ребенок. Это какой-то пошляк, может, бездельник-латинос, получающий свою мелочь, мучая заблудшие души, настолько разрушенные, что они не могут постоять за себя. Она подвинула кулак вперед и открыла глаза.

Лицо ребенка было почти блаженным от счастья. Константин представила, что произойдет с девочкой, если кулак все-таки опустить. Кровь? Или кулак остановится в сантиметре от лица девочки, наткнувшись на невидимый щит, и вместо крови будет жуткая боль, которая пойдет по ее руке и плечу, а девочка скажет что-нибудь вроде: Я же сказала, ты не сможешь, почему ты не слушал меня? Да, это нетрудно представить. Так, а может, в последнюю секунду девочка превратится в крокодила и откусит ей руку?

Но если не будет ни щита, ни обмана, что, если ее удар тряханет девочку, и что, если она окажется настоящим ребенком? Это вполне возможно. Может, не совсем так, как она сказала, не насильно засунутой в костюм, а постарше, начала переходного периода, скажем вышедшей потратить лишнюю энергию на подобные развлечения?

К тому же хочет ли она увидеть последствия сильного удара на детском личике, тем более сильного удара, как она решила? Даже если он и ненастоящий?

Константин отпустила девочку и опустила кулак.

— Выпусти меня, — вяло сказала она. Улыбка дрогнула. Девочка ничего не ответила.

— Пожалуйста. — Константин не понравилась просительная интонация в голосе.

Девочка вытянула руку ладошкой вверх.

— У меня нет ничего интересного, — повторила Константин.

Улыбка девочки приобрела презрительный оттенок; она дважды быстро щелкнула пальцами и подергала рукой ладонью кверху.

Константин пожала плечами и села на кровать, опершись на локти, устраиваясь поудобнее:

— Я уже сказала: у меня нет ничего интересного. И если ты собираешься потратить все свое оплаченное время на вымогательство того, чего у меня нет, мне все равно. Я здесь на чужие деньги, поэтому мне часы не требуются.

— Ага, — сказала девочка, но Константин уже не услышала былой уверенности в ее голосе.