Олег Макушкин - Иллюзион

— Это был клон, да? — простонал Мирослав. — Созданный Меченовым, чтобы нас остановить?

Шелест оперся на плечо Стихеева и встал.

— Это была Вика, — ответил он. — Настоящая. Она использовала генконструктор, как и Меченов. И стала Новым Человеком. А я остался старым — и не был ей больше нужен. Они считают, что обычные люди, оставшиеся в ублюдочном загоне низкой морали и грязной совести, годятся лишь в ассенизаторы и кладовщики былых чувств. Идем, убьем к дьяволу всех этих Новых! Пусть я буду проклят за то, что предал свою веру, — пусть, я все равно сделаю то, что должен. Ты со мной?

Мирослав медленно поднял свой биопулемет, нацеливая его в спину Шелесту.

— А кто же лежит в больнице? — спросил он хриплым, срывающимся голосом.

— В больнице осталась Вика номер два. Я пытался воссоздать ее... неудачно. Ускоренная репликация все испортила. Именно с образом неудавшегося клона ты и встречался в виртуале. Не с этой, — он кивнул на разложившиеся останки. — Для меня она умерла еще давно. А теперь, когда она встала на сторону Меченова, она не оставила мне выбора. Да ты посмотри, посмотри на нее.

Преодолевая отвращение и страх, Мирослав повернул голову и взглянул на то, что осталось от Виктории. Сквозь побуревшие хлопья растаявшей плоти и шелуху отслоившейся кожи серебрились тонкие трубки металлизированных костей и светились в радиоактивном спектре растекшиеся по полу лужицы лимфы.

— Глубокая перестройка организма, — выдохнул Шелест. — Боевая модификация. Она могла бы разорвать нас голыми руками, но слишком понадеялась на свою псионическую силу и неуязвимость для обычного оружия.

Он обернулся к Мирославу.

— Этот путь надо пройти до конца, куда бы он ни вел. Потому что сворачивать поздно. Ты обещал помочь мне. Отвернувшись сейчас, ты ничего не спасешь — ни жизнь свою, ни совесть, ни разум, который жаждет ответов. Идем.

Мирослав медленно опустил оружие и пошел вслед за Шелестом. Он ничего не сказал и не оглянулся. Впереди их ждал последний ярус — смотровая площадка, на которой находился штаб Меченова.

\Tower.fall

• Nothing to say. Read carefully and remember me in your dreams

Вкус крови во рту — это когда прокушена губа, и соленым нектаром смачивает язык гемоглобиновая смесь, вытекающая из твоего тела. Вкус крови в голове — это когда твоя совесть бьется, как пригвожденная к доске птица, и из ран ее сочится горький яд раскаяния. Его капли горячи и жестоки — падая в израненное сознание, они способны отравить его самопрезрением или же наполнить упоением яростной ненависти ко всему окружающему.

Когда боевики Меченова напали на нас с Шелестом, я превратил сжигающий меня изнутри огонь мучительного озлобления в оружие, выплеснув его на людей, которые пытались убить меня. С мстительной жестокостью я бросился в бой, уничтожая существ, смотревших на меня сквозь стекла прицелов, и запульсировала ощущением садистской радости незримая пуповина, соединявшая нас с Шелестом; нас, разделивших на двоих боль и сомнение, унижение и презрение к самому себе и ненависть к тем, кто считает себя выше того, чтобы быть просто людьми, мечущимися в лабиринте эмоций, страдающими, ошибающимися, раскаивающимися. Эта линия совести спаяла нас крепче, чем горн и наковальня страшного боя, сквозь который мы прорывались к нашей — одной на двоих — цели.

Боевики, бросившиеся на нас на последнем уровне, были в прозрачных, словно вытканных из тонкого шелка, одеждах, подчеркивающих совершенство генетически спроектированных фигур. Но у них не было лиц — только очерченные безразличной решимостью рты и глаза, лишенные век — их заменяли роговые выросты, глянцевито блестевшие в свете раннего утра, пробивавшемся сквозь разбитые стекла смотровой галереи. Солдаты Меченова сражались с неистовством прирожденных воинов, сноровкой и эффективностью универсальных солдат, и с соразмерностью, выдававшей присутствие высшего разума, который направлял эту живую стаю на беспощадных, но не всемогущих генкоммандос.

Сонмом воителей руководил синекожий и многорукий мутант, с благостно-веселым лицом Кришны и ощерившимися иглами стволов автоматами в руках. Сквозь вихри ядовитых выбросов и трассы пуль, сквозь дым и безмолвные крики умирающих боевиков прорвался Шелест, сметая со своего пути разумную органику с холодной беспощадностью выводящего компьютерную заразу антивируса, и проложил дорогу мне.

И я добрался до многорукого бога, через вспышки выстрелов, рвущих слух — звуковыми волнами и тонкую ткань рубашки — стальными носами пуль; добрался, чтобы принести ему свое дыхание, полное всесжигающей любви к сверхчеловеку, посмевшему считать себя выше других людей. Драконья железа в горле сработала в последний раз и отмерла, наполнив гортань неприятным жжением и сухой колкой болью. Для Кришны-автоматчика подобные мелочи были несущественны, ибо его останки расползлись в языках танцующего пламени, язвя запахом коллапсирующей плоти обонятельные нервы тех, кто еще был способен чувствовать.

Утратив своего духовного наставника, воины-кришнаиты потеряли способность координировать действия и были растерзаны Шелестом и мною с такой же легкостью, с какой слаженный дуэт форвардов «Реала» побил бы разрозненную защиту дворовой команды. Когда все было закончено, я оглянулся в недоумении — по ощущениям, бой не должен был кончиться так скоро. Казалось, что решающая схватка все еще остается впереди.

— Все, мы прошли последний рубеж охраны, — сказал Шелест. — Вот и Меченов, видишь его?

Возле разбитого окна смотровой галереи сидел, подставив лицо резкому ветру, врывавшемуся сквозь пустую раму, черноволосый человек в белых одеждах. Мы подошли к нему.

Меченов был причесан и гладко выбрит, лицо его дышало молодостью, спокойствием, уверенностью. На щеке белел небольшой шрам, которым владелец, судя по всему, гордился. Меченов не смотрел на нас, сидя на скрещенных ногах. Белая ткань его кимоно топорщилась жесткими углами многослойного хлопка. Издалека веяло свежестью от одежды и человека. Оружия при нем не было видно.

— Вы все-таки пришли, — сказал он спокойно. — Уничтожили мою охрану, поднялись сюда. Настолько сильно хотели сорвать мои планы? А какое вы вообще имели право вмешиваться в них?

— Ты поступаешь неправильно, — неожиданно мягко ответил Шелест. — Для меня, как для человека, многие годы делившего с тобой сокровенную цель, этого достаточно. Ты предал нашу идею; для меня ты больше не существуешь.

— Как Виктория? — усмехнулся Меченов. — Ты убил ее только потому, что она разлюбила тебя?

— Она пыталась убить меня. По твоему приказу.

— Это не так, — возразил Меченов. — Но я не стану пытаться тебя в этом убедить. Мне жаль тебя: ты все потерял, что имел, и вдобавок проиграл спор со мной. Но признайся, ведь ты в глубине души признаешь мою правоту? Иначе ты не стал бы медлить, давая мне возможность осуществить мой план. Я сделал то, что надо было сделать, и ты это понимаешь, но не хочешь в этом признаться, и поэтому пытаешься уничтожить меня. Я прав?