Йен Макдональд - Река Богов

Павильон, который построил первый губернатор Уоррен Гастингс, чтобы наслаждаться этим сказочным видом, в архитектурном смысле представляет собой англо-могольский гибрид. Классические колонны поддерживают традиционный открытый диван и закрытый верхний этаж. Шив доводит увеличение в бинокле до предела. Ему кажется, что он видит тела в диване, тела, разбросанные по всему полу. Но у него нет времени на детальное изучение увиденного. Йогендра снова похлопывает его по плечу. Стена здесь не так высока и полого спускается к мраморному цоколю. Йогендра проскальзывает вперед, затем Шив слышит громкий шорох, и вот уже Йогендра манит его пальцем. Спуск длиннее и круче, чем Шив первоначально предполагал. Даже несмотря на принятые таблетки, ему страшновато. Он приземляется тяжело, чувствует сильную боль и с трудом сдерживает крик. Фигуры в открытом павильоне начинают шевелиться.

Шив поворачивается в сторону потенциальной угрозы.

— Черт!.. — произносит он с благоговейным трепетом. Весь пол покрыт коврами, а на коврах лежат женщины.

Индуски, филиппинки, китаянки, тайки, непалки и даже африканки. Молодые женщины... Недорогие женщины... Купленные женщины... И одеты они совсем не в красные облегающие комбинезоны, а в одежды в классическом могольском стиле зенана: в прозрачные чоли, легкие шелковые сари и джама. В самом центре на возвышении возлежит киберраджа Раманандачарья. Он лениво шевелит своим громадным жирным телом. Он разнаряжен, как настоящий раджа времен Моголов. Йогендра уже идет по гарему. Женщины разбегаются, здание наполняется воплями ужаса. Шив видит, как Раманандачарья протягивает руку к палму. Йогендра вытаскивает «стечкин». Смятение переходит в панический ужас. У них есть всего несколько мгновений, в течение которых они могут воспользоваться царящей здесь паникой. Йогендра подходит к Раманандачарье и как бы ненароком приставляет дуло «стечкина» к углублению у него под ухом.

— Всем заткнуться! — орет Шив.

Женщины... Женщины повсюду... Женщины всех рас и национальностей... Молодые женщины... Женщины с красивыми грудями и восхитительными сосками, просвечивающими сквозь прозрачные чоли. Подонок Раманандачарья...

— Заткнитесь!.. Черт! Руки! О'кей!.. Эй, ты, жирный! У тебя есть одна вещь, без которой нам никак не обойтись.

До Наджьи доносятся голоса детей. Выстиранное белье исчезло с кустов, на его месте протянулись гирлянды флажков от двери на кухню до абрикосовых деревьев. Складные столики накрыты цветными скатертями и уставлены халвой и шербетом, расгулла и засахаренным миндалем, бурфи и большими пластиковыми бутылками со сладкой «колой».

Наджья идет по направлению к дому, а из открытой двери выбегают дети. Они прыгают по саду, весело хохоча.

— Я все это очень хорошо помню! — говорит Наджья, оборачиваясь к сарисину. — Мне тогда исполнилось четыре года. Как вам удалось так точно все воспроизвести?

— Все зрительные образы здесь — результат записи. Дети — такие, какими вы их помните. Память — очень податливая вещь. Мы не зайдем внутрь?

Наджья останавливается в дверях. Она вспоминает...

Шелковые салфеточки, которые по настоянию ее матери закрывают спинки всех стульев. Рядом со столом — русский, постоянно кипящий самовар. Сам стол, пыль и крошки, которые, казалось, въелись в китайскую резьбу. В этой резьбе четырехлетняя Наджья пыталась отыскивать дорожки и тропинки, по которым могли пройти ее куклы и проехать машинки. Электрическая кофеварка — тоже, как ей помнится, постоянно кипящая. Стулья, такие тяжелые, что она не могла их двигать сама и частенько просила горничную Шукрию помочь строить дома и магазины из веников и простыней. Вокруг стола сидят родители Наджьи и их друзья, они беседуют за чаем или кофе. Мужчины отдельно, женщины — отдельно. Мужчины говорят о политике, о спорте, о карьере; женщины — о детях, о ценах и о карьере мужей. Звонит палм ее отца, и он недовольно морщится...

Да, это отец. Таким она его очень хорошо помнит по семейным фотографиям. Тогда у него была густая шевелюра, аккуратно подстриженная борода еще не поседела, а в не идущих мужчине новомодных очках для чтения не было нужды...

Отец бормочет какие-то извинения, идет в свой кабинет, в который четырехлетнюю Наджью никогда не пускали, боясь тех острых, опасных, ядовитых и заразных вещей, что доктор держал у себя. Наджья видит, как он выходит с черным портфелем, своим другим черным портфелем, тем, которым он пользовался изредка, приберегая для особых визитов. Она видит, как отец тихо, почти незаметно выходит на улицу.

— Это был мой день рождения, а он пропустил и момент вручения подарков, и сам праздник. Отец пришел очень поздно, уже после того, как все разошлись, и был так утомлен, что ни на кого не обращал никакого внимания.

Сарисин манит ее на кухню. Наджья поднимается всего на три ступеньки, но проходит целых три месяца, и теперь она находится посреди темной осенней ночи. Женщины готовят ифтар: это время месяца Рамадан. Наджья следует за подносами с едой, которые несут в столовую. В тот год друзья ее отца, коллеги из больницы и военные, часто собирались у них дома по вечерам в Рамадан, беседовали о бунтующих студентах и радикальных священнослужителях, способных вновь ввергнуть страну в мрачное средневековье, о беспорядках, забастовках и арестах. Тут они замечают маленькую девочку, стоящую рядом со столом с большой чашкой риса, прекращают разговоры, улыбаются, ерошат ей волосы, что-то шепчут на ухо. Внезапно запах риса с томатами становится невыносимым. Резкая боль пронзает голову Наджьи, и она роняет тарелку с рисом. Наджья кричит. Никто ее не слышит. Друзья отца продолжают свою беседу. Но тарелка с рисом не падет на пол, она зависает в воздухе. Так работает память... Она слышит, как произносятся слова, которые не может вспомнить.

— ...предъявят требования к муллам...

— ...переведут деньги на оффшорные счета. В Лондоне, кажется, понимают наши здешние проблемы...

— ...ваше имя будет стоять одним из первых во всех списках...

— ...Масуд не допустит этого. С их стороны...

— ...знаете о точках равновесия? Американцы все рассчитают. Но, по сути, начинаешь понимать, что она сместилась, когда уже слишком поздно что-либо менять...

— ...Масуд никогда не позволит довести ситуацию до такой стадии...

— ...на вашем месте я бы был крайне осторожен. У вас ведь есть жена, маленькая Наджья...

Рука тянется, чтобы потрепать ее мягкие кудрявые черные волосы. Все вокруг меняется, и вот она уже стоит в пижаме у приоткрытой двери в гостиную.

— Что вы сделали со мной? — спрашивает Наджья у сарисина, которого скорее чувствует, чем видит. — Я слышала такое, о чем уже успела давно забыть, о чем не вспоминала практически всю свою сознательную жизнь...