Йен Макдональд - Река Богов

— Неплохая скорость, — говорит Кришан. — А теперь попытайтесь сделать то же самое самостоятельно.

Он занимает позицию у черты, прицеливается лопатой-битой. Она отходит за дальнюю черту, поправляет одежду и бежит. Затем делает выпад вперед и бросает абрикос. Вначале плод ударяется о настил, как-то неуклюже отскакивает и взвивается вверх. Кришан делает прыжок, выставив вперед лопату, абрикос ударяется о самый ее верх, отскакивает и разбивается о воротца. Неустойчивая фанера от такого удара разваливается. Кришан сует лопату под мышку и кланяется.

— Госпожа Нандха, вы меня обставили.

На следующий день Парвати знакомит Кришана с «друзьями»: Прекашами, Ранджанами, Кумарами и Маликами. Она раскладывает журналы, словно дхури на нагретом солнцем настиле. Сегодня утром воздух тяжел и недвижим, будто расплавленный металл. Своей тяжестью он прижимает к земле смог и шум уличного движения.

Всю прошлую ночь Парвати сражалась с мужем. Но сражение шло в его стиле, который состоит, как правило, в том, что господин Нандха произносит сентенции, подкрепляя их многозначительными паузами, а на все ее возражения реагирует уничтожающе презрительными взглядами. Битва велась по-старому — между его усталостью и ее скукой; между его отчужденностью и ее потребностью в общении; между его нарастающим сексуальным безразличием и ее бунтующим естеством.

Парвати открывает журналы на самых ярких центральных разворотах. Идеальные ухаживания, роскошные бракосочетания и даже скандальные разводы. Кришан сидит в позе портного.

— Это Соня Шетти, она играет Ашу Кумар. Она была за мужем за Лал Дарфаном — в реальности, а не в «Городе и деревне», — но прошлой весной они развелись. Я так удивилась, ведь все думали, что они будут всегда вместе, но Соня стала появляться в обществе Рони Джхутти. Она была на премьере Према Даса в очаровательном серебряном платье, по этому я уверена, что мы очень скоро узнаем о свадьбе. Конечно, Лал Дарфан говорит о ней всякие мерзости: и что Соня бездарна, и что попросту его опозорила... Не странно ли, что актеры до такой степени могут быть не похожи на своих героев из «Города и деревни»? Теперь я совершенно иначе думаю о докторе Прекаше.

Кришан листает толстые цветные страницы, источающие ароматы химических красителей.

— Но ведь они же не настоящие, — возражает он. — Эта женщина и в реальной жизни ни за кем не была замужем, и ни на какой премьере она не была ни с каким актером. Они просто обычные компьютерные программы.

— Я знаю, — отвечает Парвати. — Никто и не принимает их за настоящих людей. Знаменитости никогда не были по-настоящему реальны. Но ведь так приятно делать вид, что ты веришь в то, что они настоящие. Все равно как если бы, кроме «Города и деревни», существовала еще одна история, которая была бы гораздо ближе к жизни, чем фильм.

Кришан кивает.

— Извините меня за любопытство, но вы очень скучаете по семье?

Парвати поднимает глаза от глянцевых фотографий.

— А почему вы спрашиваете?

— Просто меня немного удивляет, что вы к нереальным персонажам относитесь как к членам своей семьи. Вас так занимают их взаимоотношения, их проблемы, их «жизнь», если можно употребить это слово...

Парвати набрасывает на голову дупатту, спасаясь от солнечных лучей.

— Я каждый день думаю о семье, о матери. Конечно, я ни за что и никогда не соглашусь вернуться назад, но мне всегда представлялось, что, переехав в столицу, я буду встречаться с множеством людей, стану свидетельницей массы интересных событий, увижу сотни новых миров. А оказалось, что здесь тебя просто никто не замечает, здесь гораздо легче быть невидимой, чем в Котхаи. В городе я просто могу исчезнуть, и никто не обратит внимания.

— А где находится Котхаи? — спрашивает Кришан.

Над ним сливаются, накладываясь один на другой, инверсионные следы двух самолетов, разведывательного и боевого, гоняющихся друг за другом на высоте десяти километров над Варанаси.

— В районе Кишангандж в Бихаре. Благодаря вам я сейчас вдруг вспомнила одну странную вещь, господин Кудрати. Я каждый день пишу матери, и она пишет мне о своем здоровье, о Рохини и Сушиле, о мальчиках и обо всех наших знакомых из Котхаи, но она никогда ничего не пишет о самом Котхаи.

Парвати рассказывает Кришану о Котхаи — и даже не столько ему, сколько самой себе. В воспоминаниях она снова возвращается в тесные объятия потрескавшихся глинобитных домишек, сгрудившихся вокруг резервуаров с водой и колонок; она может вновь пройтись по пологому склону главной сельской улицы с магазинами и навесами из рифленого металла, за которыми располагаются мастерские резчиков по камню. То был мужской мир, мир мужчин, подолгу просиживающих за чаепитием, слушающих радио, обсуждающих политические новости. Женский мир находился в полях и у источников, ибо вода — женская стихия... еще, пожалуй, в школе, где новая учительница из города, госпожа Джейтли, по вечерам вела уроки и дискуссионные семинары.

Затем все изменилось. Приехали грузовики «Рэй пауэр», из которых высыпали какие-то мужчины, они построили палаточный городок, поэтому примерно в течение месяца бок о бок существовало два Котхаи. Они возвели ветряные турбины, солнечные панели и генераторы на биомассе, и постепенно все дома, магазины и храмы в деревне оплели провода. Сукрит, торговец батарейками, проклинал их за то, что пришельцы лишили достойного человека работы, а честную девушку, его дочь, вынудили заниматься проституцией.

— Теперь мы часть большого мира, — говорила госпожа Джейтли слушательницам на вечерних занятиях. — Паутина проводов свяжет нас с другой паутиной, которая присоединит нас к той паутине, что объединяет весь мир в единое целое.

Но старая добрая Индия умирала. Прекрасная мечта Неру расползалась по швам под давлением этнических и культурных противоречий, природная среда разрушалась из-за непомерно большого населения, достигшего уже полутора миллиардов. Котхаи гордился тем, что его отсталость и изолированность помешает разрушительному воздействию идиосинкразической смеси индуизма с прогрессизмом, свойственной идеологии правительства Дилджит Раны. Но строители о многом рассказывали в дхаба, читали вслух целые полосы из вечерних газет о Национальной армии, о военизированной милиции, о рейдах по захвату деревень, подобных Котхаи.

Джай Бхарат! Молодые мужчины ушли первыми. Парвати видела, как ее отец провожал их на сельский автобус. Эс Дж.

Садурбхай так и не простил жене того, что она рожала ему одних девочек. Он исходил завистью к семьям среднего класса, которые могут позволить себе выбирать пол ребенка. Они должны создать сильную страну, а не слабую, не такую женственную, какой была старая Индия, которая сейчас саму себя раздирает в междоусобных бойнях... В доме Садурбхая почти с облегчением встретили его слова о том, что он вместе с Гурпалом, учеником из гаража, уходит на войну. На справедливую войну. На мужскую войну. Они уехали, и из всех жителей Котхаи погибли только эти двое — стали жертвами нападения вертолета, управляемого сарисином, не способным отличить своих от врагов, на тот же самый грузовик, в котором уехали из деревни. Мужская смерть на мужской войне...