Джон Ширли - И пришел Город

– Слава тебе, Господи, – выдохнул Коул облегченно, сквозь облачко выхлопов направляясь к водительскому сиденью: лучше сесть там, а то не ровен час заметят, что машина без шофера. Дверца захлопнулась, сам собой передвинулся рычаг передачи, зажглись фары, и машина с помощью точно крутящегося руля проворно выехала задним ходом с аллейки на улицу.

Такси резко вильнуло вправо и понеслось. «Слишком быстро, – отметил Коул. – Такой спешкой он привлечет внимание». Ну вот: всего пять минут, и на хвосте уже висят две полицейских машины. Такси на всей скорости проскочило на красный свет (и Коул и Город знали, что в данный момент никто не поедет через перекресток наперерез) и полетело по пустому проспекту. Мимо кометами проносились встречные огни, чередуясь с островками тени – свет \ тень \ свет \ тень \ ы-ы \ и-и \ ы-ы \ и-и \ свет \тень \ свет \тень; в зеркале заднего вида красными демоническими бельмами вертелись мигалки двух патрульных машин, с воем мчащихся бок о бок. Из динамиков стереосистемы донесся голос Города:

– Ты не убил его. И не привел в действие часовой механизм…

– Я же говорил тебе: я не Джеймс Бонд, – сказал Коул, ерзая при мысли, что его опять заподозрили в предательстве.

Патрульные машины постепенно приближались. Из прилегающей улицы вынырнула еще одна и присоединилась к погоне. Скоро, должно быть, заблокируют и со встречной полосы.

Город все же вмешался. Настигшие было машины вдруг замедлили ход, почти остановились и начали выписывать нелепые кренделя – сначала одна, затем другая, и так по кругу, по кругу.

Глядя на них в зеркало, Коул заходился от хохота. «Что они, интересно, напишут у себя в отчете?» Хотелось по-детски показать им язык: «Машинка машинку танцует под сурдинку».

Такси неожиданно тормознуло, да так, что Коул едва не влепился головой в лобовое стекло; хорошо еще, ткнулся в руль. Прямо по ходу проезжую часть перегородили еще две патрульные машины. «СТОЯТЬ НА МЕСТЕ!…» – донеслось из динамиков мегафона.

Но тут грубый электрический голос в динамиках неожиданно сменился разухабистым танцевальным ритмом, а сами машины принялись выписывать-выруливать кренделя: перед-зад, пяточка-носочек… Из динамиков неслось диско, прошлогодний хит:

Коул хохотал, такси свернуло на боковую улицу. Уже на более спокойной скорости оно доставило его к многоэтажке в Тендерлойне.

В хохоте Коула появился призвук истерии…

Коул сидел в темной захламленной комнате, с высоты панорамного окна бездумно глазея на россыпь колких городских огней, ковром далеко-далеко. Справа помаргивал беззвучно телевизор – он его вообще не выключал. Слева – литровая бутылка пива (половина выпита) и недокуренная сигара с длинным стеблем пепла, давно уже испустившая дух. За пазухой – пистолет.

Город переместил Коула в пустующий пентхаус отеля в Рэкэм-армс, укрыть его понадежнее от полиции и активистов: кто-то озаботился досконально прочесать все места, так или иначе связанные с именем Кэтц Вэйлен. Обычный съемщик пентхауса уехал на лето за город; на приход и уход Коула внимания никто не обращал: хозяин частенько сдавал помещение друзьям. Еды и питья здесь было навалом: холодильник набит мясопродуктами, в кухонных шкафах полным-полно консервов. Коул сразу же проникся неприязнью к незнакомому хозяину жилья – при виде всей этой помпезной меблировки и явно заказного дизайна интерьера. Ну как можно уважать человека, у которого вкуса не хватает даже на то, чтобы обставить собственное жилище? Теперь-то комнату украшали пустые жестянки, обертки, бутылки и стопки тарелок, грозно обступившие роскошную мебель.

Обеспечив Коула жильем, присутствие Города истаяло. Он остался один. В целом атмосфера городского разума улавливалась, но не более чем потрескивание помех в радиоприемнике, невнятно. Три дня Коул прождал, не выходя из пентхауса. Все думал, Город объявится. То и дело поглядывал на экран телевизора, ожидая увидеть там его чеканные черты. Но вот уже суббота, а от него по-прежнему ни привета. События прошлой недели уже подернулись в памяти рябью; иногда даже закрадывалось сомнение в реальности мира за окном во всю стену. Днем Коул спал, а к вечеру просыпался для ночных бдений.

– Просыпаюсь только затем, чтобы ждать. – Коул опять разговаривал сам с собой. – Дурь какая-то. Дурь. – Скрестив ноги, он сидел на ковровом покрытии у стеклянной стены. Темноту в комнате разбавляло лишь голубоватое мерцание экрана. Цветное изображение Коул переключил на черно-белое: цвета отвлекали, вселяли нетерпение, желание отправиться наружу. Он существовал в сумерках ожидания.

Мысли с раздражающей регулярностью возвращались к Кэтц.

Несколько раз он набирал оставленный ею чикагский номер. Застать Кэтц никак не удавалось. Лишь один раз ответил заспанный мужской голос: «А? А? А-а, да играет где-то, на концерте. А это кто?»

В мужском голосе прорезалась ревнивая нотка, из чего Коул сделал вывод, что у него и самого есть причина ревновать.

Он в очередной раз глянул на экран. Там телеведущий Джером Джереми, гермафродит, одной рукой поглаживал богемную старлетку, а второй вальяжно охаживал собственный бюст. Коул зевнул.

– Может, – сказал он, обращаясь к панораме городских огней, – Город снова меня наказывает. Потому что я не застрелил того парня, а из-за этого не получилось заложить толком бомбу. Может, он хочет заставить меня как следует помучиться. Может, он меня бросил… Но тогда зачем он меня сюда пристроил?

– Действительно, зачем? – раздался с экрана знакомый голос.

Коул перевел взгляд: экран заполняло лицо Города. Видение, вызванное чувственной депривацией? Он куснул себя за палец – боль была реальна.

Уж если и есть на свете что-то доподлинно реальное, так это боль…

Итак, Город снова был здесь… И Коул как-то обмяк, внезапно осознав, что все эти трое суток, все эти нескончаемые ночные часы напряженно жил ожиданием.

Он нетвердо поднялся, растирая затекшие ноги, чтобы восстановить кровообращение. Подошел к телевизору и какое-то время стоял, глядя в лицо Города со смешанным выражением благоговения и негодования, после чего опустился возле стойки: стоять и взирать на Город сверху было как-то не с руки. «Я принадлежу ему. Кэтц была права».

– В «Кроникл» работает один репортер. Обозреватель, также занимается журналистскими расследованиями, – сказал Город. – Его зовут Варне. Рудольф Варне.

Коул жадно ловил каждое слово, выискивая малейшие перепады в интонации, какие-нибудь намеки на одобрение – или, наоборот, неодобрение. Голос Города был холоден, но не холоднее обычного. Точно ничего и не определишь.