Ласло Леринц - Подземная пирамида

– Понимаете? Именно об этом говорится в послании!

Мы замолчали и уставились на него так, словно к нам вошел сам Иму.

Хальворссон воздел к небу дрожащие руки и, словно играя роль пророка в каком-то фильме о древних временах, начал декламировать: «…Я оставил семя, которое вы можете посеять когда угодно. Семя прорастет и выпустит колос. Но смотрите, хорошо посадите семя! Найдите плодородную почву, из которой сможет вырасти колос».

– Я все еще не верю. Я не в состоянии поверить, – простонала мисс Хубер. – Как можно законсервировать… Невероятно!

– Очевидно, они знали какую-то тайну, – сказал Йеттмар. – Во-первых, шар. Его закрыли так замысловато, что открыть его можно только вакуумным насосом. Потом еще коричневое красящее вещество. И кто-то еще может утверждать, что это не высочайшая культура! Тогда что же это, черт побери?

Хальворссон хлопнул себя полбу и покачал головой.

– А я, дурак, еще подумал, что обнаружил корни христианства. Горчичное семя и тому подобное. А здесь речь идет о совершенно конкретном семени! Но кто, черт возьми, мог бы подумать о таком под землей?

– Тут будет еще и кое-что похлеще, – сказал Карабинас. – Дело в том…

Я почувствовал, что мне пора вмешаться, иначе фантазия заведет нас бог знает куда.

– Больше ни слова! Возьмемся за работу и повторим этот опыт еще минимум раз десять. Со спиртом, с водой, с чем угодно. В различных условиях. И в строжайшей тайне. Вы согласны помочь нам, доктор? 20 сентября Доктор Хубер откашлялась и в замешательстве стала перекладывать бумаги.

– Собственно, мне нечего сказать. Я просто не могу себе этого представить. Если бы мне рассказал такое кто-то другой, я бы его высмеяла и посоветовала обратиться к психиатру. И тем не менее. Все в наилучшем порядке. Понимаете? В наилучшем порядке. Чтоб его черт побрал!…

– Что с ней? – проворчал Карабинас.

– Я просто не могу поверить. И сейчас еще не верю. Я убеждена, что кто-то где-то в чем-то нас обманывает, обманул или обманет. И мы попадемся на его удочку. Попадемся, потому что бессильны!

– А вы не преувеличиваете, доктор? Хубер пригладила волосы.

– Возможно. Но я уже трое суток не смыкаю глаз. Я почти поселилась здесь, в лаборатории. А если все-таки засыпаю, то и тогда не нахожу покоя. Знаете, что у меня прыгает перед глазами?

– Подозреваю, – пробормотал Йеттмар.

– Сперматозоиды, – сказала доктор. – Человеческие сперматозоиды. И как подумаю, что я девушка-Один Хальворссон дерзнул хихикнуть…

– Итак, доктор? – поторопил я ее с нетерпением.

– Опыты дали положительный результат, мистер Силади. И в то же время непонятно. По крайней мере, для меня.

– Что именно?

– Сперма… это человеческая сперма, но не совсем.

– То есть?

– Видите ли… Сперма – это живые клетки. А эти ведут себя не так. Совсем не так.

– В каком смысле?

– В том смысле, что их ничто не может погубить. Суперклетки. Если их высушить, то под действием любой жидкости они снова оживают. Будь то вода, кислота, щелочь или еще что-то. Я не пробовала, но могу поклясться, что им не причинит вреда даже концентрированная серная кислота. А это все что угодно, только не нормально.

– Вы можете как-нибудь объяснить, почему они такие?

– Смутно представляю. Пожалуй, от того коричневого красящего вещества, которое обнаруживается и в растворе. Я бы сказала, что к семенным клеткам подмешали некое неизвестное нам консервирующее вещество, которое защищает клетки от всего.

– Вы не знаете, что это?

– Если бы знала, то давно уже натерлась бы им сама.

– И нельзя установить?

– Я бьюсь над этим все три дня. И все больше убеждаюсь, что не справлюсь, ведь в конце концов я не химик! Остальное вам решать.

Я спрятал лицо в ладонях.

– Господи! Что мне сделать?

Остальные были в такой же растерянности, как и я. Они только смотрели в пространство, и кто его знает, какие мысли блуждали у них в голове.

– Это суперкультура, спору нет, – сказал наконец Осима. – Те, кто смог это сделать, победили смерть.

– Но-но1 – подняла палец Сепия. – Не забывай, что Иму умер, и остальные тоже.

– Конечно, конечно, – пробормотал японец.

Хальворссон дернул бородой и почти со страхом спросил у Хубер то, что не решался спросить у нее даже я.

– А… доктор… способны ли они к оплодотворению? Мисс Хубер развела руками.

– Я не пробовала. Но как вы думаете, зачем их законсервировали? Забавы ради?

Прежде чем кто-либо успел ответить, я был вынужден направить разговор в иное русло.

– Тут есть и более важная тема, или, по крайней мере, не менее щекотливая, чем та, о которой мы говорили. И я полагаю, что этот вопрос нужно решить в первую очередь.

Все подняли голову, некоторые смотрели непонимающе.

– А именно? – спросил Миддлтон.

– А речь просто о том, как быть дальше. Мы дошли до той точки, пожалуй, до той крайней точки, откуда еще можно повернуть вспять. Еще можно повернуть назад.

– Повернуть назад? – не поняла Селия. – То есть как?

– А так, что мы сделаем обо всем этом сообщение.

– На нас посмотрят как на сумасшедших, – запротестовал Карабинас.

– Возможно, – сказал я. – Но рано или поздно мы сумеем доказать свою правоту, ведь у нас есть неопровержимые доказательства. Например, пирамида и… ну, и сперма тоже. В этом случае наше открытие станет предметом международных исследований.

– Вы думаете? – спросил с иронией Осима.

– Я убежден в этом.

– И, по-вашему, это будет хорошо? Я развел руками.

– Мы здесь для того, чтобы решить это. Я лишь назвал одну из возможностей. Хотя я руководитель института и имею в этом качестве определенные полномочия, я не хочу принимать решение без вашего согласия. Во всяком случае, мне этого не хотелось бы.

Неожиданно руку подняла доктор Хубер. Получив слово, она, как положено, встала, разгладила на себе платье, точно так, как ее учили в лицее. Выражение ее лица приобрело некую торжественность, а голос стал непривычно мягким.

– Я знаю, что нарушила приличия, попросив слово первой, ведь я, так сказать, всего лишь посторонний человек, но чувствую, что не могу молчать. Если уж вы вовлекли меня в это дело, то я считаю его немного и своим. Так позвольте мне сказать, как все это представляется мне. Я, естественно, понимаю беспокойство мистера Силади. Вряд ли мы имеем право при существующем положении продолжать наши исследования в тайне. Нам в любом случае следовало бы доложить о них вышестоящим органам. Хотя бы уже потому, что мы работаем на деньги института, а значит, в конечном счете – на деньги наших меценатов. Если это станет известно, нас просто привлекут к суду. Вот одна сторона дела. Все должны отдавать себе в этом отчет.

Она откашлялась и продолжила: