Мария Гуцол - Осенняя жатва [СИ]

— Ты говорил, Королева Холмов может вернуть ему жизнь, — наконец Керринджер не выдержала.

— Она придет, — откликнулся Гвинор.

— Кто она ему?

— Королева земли, в которой он Король.

Она действительно пришла. В серых тяжелых сумерках платье сиды светилось молочно-белым, как полная луна. Этот свет разбудил Рэй, успевшую забыться тяжелой дремой. Она вскинула голову, как раз чтобы увидеть, как Королева Холмов склонилась над Королем-Охотником, как повела нежной рукой по замершему лицу.

— Кертхана, — тихо сказала она. — Возвращайся. Я, Ниалвет, зову тебя. От Королевского камня или из мороков Границы, от красного поля или из небытия — возвращайся.

Ничего не произошло, только под каменной плитой дольмена как будто бы стало теплее. Сида отошла от погребального ложа и остановилась рядом с Гвинором, застывшим возле одной из опор.

— Дальше моей власти нет, — Королева Холмов устало вздохнула.

— Что будет, если… — начал Гвинор и осекся, недоговорив.

— Будет зима, — сказала она ему. — Долгая зима, когда единственное, что нам останется — сохранить хоть что-то.

Ниалвет, Королева Холмов, грустно улыбнулась. Потом поглядела на Рэй и сказала ей:

— Когда-то фоморы были велики. Рожденные от того, что солнечный свет попал в темноту Бездны, они были могучи, как зима и прекрасны, как солнце. Ты видишь, что осталось. Только холод. И голод.

Рэй вспомнила взгляд Эниха, фоморского короля, едва не вывернувший ее наизнанку, и передернула плечами. Подумала неожиданно, что у Тома Лери хватило воли петь и плести чары под этим взглядом.

Королева Холмов оставила им ячменные лепешки и вино, такое же терпкое, как и то, что наливали в праздничные кубки в сиде Короля-Охотника. Рэй пила его из фляги в серебряной оковке и думала, что почти физически чувствует, как заканчивается время, отведенное ей гейсом. Только сейчас это не имело никакого значения.

Два дня длилось их с Гвинором бдение у ложа Короля-Охотника. Время от времени Рэй до рези вглядывалась в неподвижное лицо Кертханы, надеясь увидеть хоть какие-то изменения, но их не было. Только таял лед на отрубленной руке Эниха, короля фоморов. Между собой они почти не разговаривали — не о чем было, да и место не слишком подходило для разговоров.

Хозяин Стеклянной башни явился за своим на третий день этого молчаливого дежурства. Вначале от холмов потянуло холодом, студеный ветер налетел в низину, и Рэй поняла — началось. Кертхана лежал все такой же безнадежно мертвый.

Гвинор глянул на Рэй, она коротко кивнула. Не было ни смысла, ни надежды в том, чтобы остаться тут и сражаться, но и уйти было невозможно.

— Так забавно, — неожиданно сказал сид. — Из всех, кто держал руку Короля-Охотника, здесь только я, оставивший его.

— Почему? — голос звучал хрипло и неразборчиво, и Рэй пришлось прочистить горло. — Почему ты его оставил?

— Король, который одержим человеческой девчонкой — слаб, — Гвинор грустно улыбнулся.

Керринджер вздохнула. За этими словами была чужая, нечеловеческая правда Другой стороны, и, кажется, сейчас она понимала чуть лучше эту правду и цену, за нее заплаченную. Сид протянул ей копье:

— Бери. А я возьму меч и щит, и пусть Король не серчает на меня.

Он поднял с каменной плиты щит и меч Охотника, взвесил в руке, примериваясь. Ветер, отравленный холодом из Бездны, заставил Керринджер зябко передернуть плечами. Она вцепилась в древко сидского копья, сжала пальцы. И почему-то ей вспомнилась Бэт Биннори, упрямая влюбленная девчонка, чуждая волшебства.

— Платить за чудеса, — одними губами прошептала Рэй. — Ладно. Я готова платить, если такая цена.

По земле пробежала волна едва ощутимой дрожи. Потом новая, сильнее. Невольно Рэй покосилась на каменную плиту над головой. Вот это будет забавно, если она попросту рухнет. Гвинор заметил ее взгляд, чуть усмехнулся. Земля снова задрожала, но дольмен остался недвижим.

Эних появился из-за дальнего холма, громоздкая фигура, кривая из-за отрубленной руки, страшная. Земля под ногами фомора белела жухлая осенняя трава, покрывалась налетом льда. Ледяная дымка тянулась за ним и курилась вокруг левой половины тела, как призрак Бездны. Гвинор выступил ему навстречу, вышел из-под каменного навеса дольмена. Когда Рэй шагнула следом, сид только мотнул золотоволосой головой, и она осталась рядом с Кертханой, спокойным и неподвижным на погребальном ложе. Рука фомора на его груди дергала пальцами, и в ней было больше жизни, чем в лице Короля-Охотника.

Теперь корона Эниха, хозяина Стеклянной башни, была выщерблена прямо над переносицей. У него больше не было страшного меча-сталагтита. Зато были ледяные длинные когти на уцелевшей руке. Гвинор ушел от первого взмаха, второй принял на щит, и сам в ответ рубанул королевским мечом по заледеневшему предплечью. Керринджер сжала зубы. Щит Кертханы выдержал первый удар, но на обтянутом кожей дереве остались глубокие борозды. Гвинор же как будто не причинил фомору особого вреда. Выходец из Бездны ревел, как разъяренный зверь, холмы отражали этот рев, и казалось, где-то там за ними ярится буря.

Сид сражался умело и расчетливо, осторожнее, чем Король-Охотник, но у Эниха было оружие, перед которым Гвинор был беззащитен — холод. Белый налет лег на плащ и на щит, движения сида становились все более скованными, все тяжелее давалось ему уходить от ледяных когтей. Щит раскололся, и Гвинор сбросил с руки обломки. В отчаянном рывке подался вперед, меч прочертил борозду во льду, проросшему через ребра фомора.

Мощный удар отшвырнул сида в сторону. Он перекатился по земле, попытался приподняться, не смог, ткнулся лицом в заиндевелые травы, попытался подняться снова.

Не обращая внимая на поверженного врага, фомор грузно зашагал вперед. К собственной отрубленной руке.

Рэй беззвучно выдохнула ругательство. Страх в животе пустил холодные осклизлые корни, но она только перехватила чужое копье двумя руками. Неловко, наверняка неправильно — никто из тех, кто учил Керринджер драться, не предвидел, что ей придется тыкать копьем в здоровенного заледеневшего парня. Рэй выругалась снова и попыталась встать устойчивее. Эних шел к ней, и вместе с ним надвигался холод.

Невольно Керринджер отступила на шаг назад. Потом еще, пока не уперлась в край плиты, служащей погребальным ложем. Эних приближался. Отчетливо был виден след от удара на левой руке, бескровный, гладкий. Второй удар Гвинора не оставил даже раны, только расколол лед.

Он вошел в дольмен. Рэй закрыла глаза, чувствуя, как отчаяние и усталость давят, тяжелые, как гранитные плиты дольмена. Холод медленно растекался по телу, будто само присутствие фомора так близко забирало тепло. Выхода не было.