Кирилл Кащеев - На стороне мертвецов

— А сейчас-то мне как быть? — прошептал Митя, толкая дверь комнаты…

Пусть он снова знает о преступлении больше, чем его сыщик-отец, но… ни о Леське, выжившей свидетельнице, ни о сорвавшемся свидании Лидии Шабельской нельзя рассказывать… в присутствии обоих Потапенко, которые прямо сейчас сидят у отца в кабинете! Надо туда пойти и… и… и разве что снова в простыне! Потому что его дорожный сюртук, его плащ, его сапоги и даже пантолоны — так и валялись на полу, неприбранные и не почищенные!

— Барчук… Чего прибрать-то надобно, барчук? — раздался за спиной неуверенный голос.

— Да хоть что-нибудь бы надобно, милочка! — оборачиваясь к переминающейся у него за спиной горничной Маняше прорычал он, с размаху швыряя на пол отнятый у Леськи узел с вещами. — Или хочешь быть уволенной?

Обвиняюще указал на неприбранную с ночи постель. И передергиваясь от отвращения, принялся яростно сдирать с себя измаранный сюртук, намереваясь сунуть его Маняше в руки…

Горничная поглядела на кровать, на него… зажмурилась, и дико, пронзительно завизжала.

[1] И. Ф. Богданович, поэма «Душенька»

В коридоре послышался топот многих ног, дверь с грохотом распахнулась перед, казалось бы, целой толпой.

— Барин! — с протяжным воплем горничная кинулась наперерез вбежавшему первым отцу… но тот, кажется, не сознавая толком, что делает, увернулся от нее… и подскочил к Мите.

— Жив! Цел! — выдохнул он, хватая сына за плечи. — Слава Предкам! — и на глазах у столпившихся за спиной гостей прижал его к себе.

— О… тец… — прохрипел Митя, у которого из груди враз выбило весь воздух, а на глаза слезы навернулись. Отец обнял слишком крепко, да-да, только поэтому! — Заду… шишь…

— И выпорю! — заорал отец. — В жизни не порол, пора наверстать упущенное! Ты что творишь? Пропал… А теперь и в дом тишком прокрадываешься — и плевать тебе, что у меня сердце не на месте!

— Я велел передать, что дома! — запротестовал Митя, ища взглядом горничную, но та лишь торопливо отвернулась.

— Значит, плохо велел! — отрезал отец — и Митя подумал, что да, плохо, наверное. Что это за светский человек, которого прислуга не слушает? — Ты знаешь, что тебя все городовые ищут, вместо того, чтоб убийцу ловить! — продолжал разоряться отец…

— Вместо ли? — вроде бы себе под нос прошептал оказавшийся тут же полицмейстер.

Отец, конечно же, услышал — ему этот шепот на самом деле и предназначался. Ошеломленный Митя смотрел как меняется его лицо — радость, облегчение, злость на Митю, все это мгновенно исчезло, будто стертое тряпкой с классной доски, сменяясь холодным спокойствием и невозмутимостью. А потом отец повернулся к столпившимся в дверях Митиной комнаты людям — и был это уже не отец, а только и исключительно коллежский советник Меркулов, начальник губернского Департамента полиции. Только вот сказать ничего не успел… Бесстрашно растолкав жандармского ротмистра и старшину Потапова, вперед вырвался Ингвар… и гневно отчеканил полицмейстеру в лицо:

— Вы не имеете права! Я свидетельствую, что Дмитрий был со мной с самого утра и никак не мог убить Эсфирь Фарбер!

Полицмейстер окинул его насмешливым взглядом — так смотрит бульдог на атакующего хомяка — и протянул:

— Никто вашего дружка, юноша, не обвиняет! Мы сюда на женский крик сбежались. Но обвинять сынка его высокоблагородия… как можно-с? Так что случилось-то? — он обернулся к Маняше.

— Ну так… Я девушка честная… — пробормотала вдруг горничная — взгляд ее заметался по заполонившим комнату людям. — А барич…

— Всего лишь хотел, чтоб в комнате прибрались и одежду почистили! — потрясая сюртуком перед носом у горничной, рявкнул Митя.

На него посмотрели. Потом на горничную. Снова на него…

— Да-с, юноша… — протянул полицмейстер, бесцеремонно разглядывая Митю. — И впрямь — эк вы измарались-то!

Его взгляд скользил по пятнам грязи, краски и ржавчины, сполз вниз, прошелся по пыльной бахроме брюк… Митя покраснел — жарко, мучительно. Отчаянно хотелось провалиться сквозь дубовый паркет.

— А это что? — полицмейстер коснулся обшлага Митиного сюртука. — Кровь? Вот жили — не тужили, стоило новому начальству приехать… — он отвесил отцу короткий и явно пренебрежительный поклон. — …как тут же на улицах — зверски растерзанные трупы! Вчера поутру трое, да нынче модистка Эсфирь Фарбер! И находит их один и тот же человек! — и чтоб ни у кого уж не было сомнений — кто именно, полицмейстер ткнул в Митю толстым, как немецкая колбаска, пальцем. — Да после еще и бежит с места преступления! По городу жуткие слухи ползут…

Горничная Маняша сдавленно выдохнула и поглядела на Митю расширенными от ужаса глазами.

— Мы эти слухи пресечь хотим? Или возбудить? Ежели первое, может, не стоит обсуждать убийства при горничной? — отец усмехнулся так, что стало понятным — маневры полицмейстера были ему совершенно понятны. — Милая, наведите, наконец, здесь порядок. — он окинул брезгливым взглядом неприбранную комнату, грязную одежду… — А мы пока пройдем в кабинет. Митя, ты с нами… сюртук можешь отдать, коли так вышло, господа простят.

Господа, может, и хотели бы не простить… во-всяком случае, один из них, но им не предлагали выбирать, их просто ставили в известность.

— Фан-Фаныч… господин Мелков — вы человек предупредительный, любезный, вот и опросите барышень Шабельских и юного Лаппо-Данилевского. Не дело их мурыжить, пока Дмитрий о своих похождениях рассказывает, и без того барышням ждать пришлось, когда мы труп в Департаменте осматривали. Передайте извинения, и мое приглашение остаться к обеду. — стремительно покидая комнату, бросил отец. — Надеюсь, и одежда Мити к тому времени будет в порядке.

Ошеломленная этим потоком приказаний горничная только и смогла проблеять:

— Барыня велели…

— Людмиле Аркадьевне передашь, чтоб накрывали через час. — не обращая внимания на ее невнятный лепет, бросил отец и нетерпеливым жестом поторопил остальных.

Митя едва заметно усмехнулся — у тетушки и Свенельда Карловича прибавилось времени. А все благодаря ему, Мите, что отвлек внимание на себя. И ведь снова останется неизвестным героем! Все еще посмеиваясь, Митя направился вон из комнаты. Оглянулся в дверях… горничная застыла в проеме, будто в раме картины, и вся фигура ее выражала полнейшую растерянность.

От небольшой толпы, двигавшейся меж кабинетом и Митиной комнатой, отделился господин Мелков, бросил на Митю любопытный взгляд и удалился допрашивать… то есть, конечно же, опрашивать барышень.

В кабинете оказались двое, не участвовавших в забеге на крик горничной. На стуле в углу — младший Потапенко, видимо, не рискнувший высунуться из кабинета, опасаясь снова наткнуться на Лидию, и устало откинувшийся на банкетке княжич Урусов: на распахнувшуюся дверь он только устало приоткрыл глаза и снова принялся почесывать лежащую в ногах рысь.