Бернар Вербер - Революция муравьев [litres]

Двенадцать молодых муравьев следуют за старшим. Они выписывают зигзаги меж торчащих усиков и коленчатых суставов саранчи. В какое-то мгновение 103-й поскальзывается на ходящем ходуном панцире, но 5-й тут же подхватывает его за край переднеспинки. Белоканцы несутся вперед что есть мочи, но им еще бежать и бежать.

Вокруг, куда ни глянь, сплошные саранчовые спины. Целое озеро, нет, море, океан саранчовых спин.

Рыжие муравьи несутся по волнам этого великого моря. Кругом все шевелится. С обеих сторон валятся кусты, срезанные челюстями саранчи. Орешники и смородина сгибаются под живым всесокрушающим дождем.

Наконец муравьиный отряд различает далеко впереди спасительные очертания больших деревьев. Они громоздятся неприступными башнями – такие прожорливой саранче нипочем не одолеть. Саранчовый поток замирает перед этими властителями растительного мира. Еще чуть-чуть – и муравьи окажутся под их защитой.

Ну вот! Добрались! Разведчики кидаются к длинной низкой ветке и спешно взбираются на нее.

Спасены!

Мир в мгновение ока становится прежним. Как приятно снова ступить лапкой на твердую древесину после столь долгих блужданий по песчаным озерам и оголтелой скачки по саранчовым спинам!

Муравьи подбадривают друг дружку, делясь лаской и пищей. Они приканчивают отбившуюся от стаи кобылку и поедают ее. С помощью уловителя магнитных полей 12-й определяет их положение и место, где находится великий дуб. И муравьиный отряд вскоре отправляется в путь. Дабы не спускаться на землю, где возле корней деревьев все еще копошатся полчища саранчи, муравьи передвигаются ве́рхом, перебираясь с ветки на ветку.

Наконец перед ними вырастает громадное дерево. Если большие деревья – башни, то великий дуб – самая широкая и высокая из этих башен. Ствол его до того широк, что кажется плоским. А крона расположена так высоко, что заслоняет небо.

Тринадцать муравьев ступают по толстому бархатистому ковру из лишайников, облепивших северную сторону великого дуба.

Среди муравьев ходят слухи, будто великому дубу двенадцать тысяч лет. Это много. Но он и впрямь необыкновенный. В каждой клетке его коры, листьев, цветов и желудей таится жизнь. У его подножия белоканцы сталкиваются с разнообразной дубовой живностью. Сигаровидные долгоносики сверлят хоботками дыры в желудях и откладывают в них яйца размером в миллиметр. Шпанские мухи с отливающими металлическим блеском надкрыльями обгладывают пока еще мягкие побеги, в то время как личинки дубового усача прогрызают ходы в сердцевине коры. А гусеницы бабочек-пядениц знай себе толстеют в свернутых трубочкой листьях, куда их упаковали родители.

Чуть поодаль гусеницы дубовых листоверток раскачиваются на кончиках нитей, силясь добраться до нижних ветвей.

Муравьи перегрызают эти оттяжные тросики и без лишних церемоний поедают гусениц. Когда пища свисает с веток, нет причин от нее отказываться. Тем более что дерево, умей оно разговаривать по-муравьиному, непременно сказало бы им спасибо.

103-й утешает себя мыслью, что они, по крайней мере, берут на себя роль хищников. Они запросто приканчивают и поедают всякую дичь, что попадается им на глаза. А Пальцы хотят забыть свое место в экологическом цикле. Они не могут съесть животное, которое убивают у них на глазах. Впрочем, они охотно едят только ту пищу, которая не напоминает им родственное животное. В общем, все перекроилось, перемололось, перекрасилось и перемешалось до полной неузнаваемости. Пальцы ни в чем не желают считать себя виновными, даже в истреблении животных, которых сами же и поедают.

Но сейчас не самое лучшее время для размышлений. Перед ними ровным полукругом в несколько рядов возвышаются грибы, как бы образуя ступени лестницы вокруг ствола. Муравьи переводят дух и начинают взбираться.

103-й замечает знаки «Ришар любит Лиз», вырезанные прямо на дереве внутри сердечка, пронзенного стрелой. 103-му не под силу разобрать пальчичьи закорючки – единственное, что он понимает, так это то, что острый нож причинил дереву боль. Ненастоящее сердце, пронзенное стрелой, не изливается слезами, зато из раны на дереве вытекает оранжевая смоляная слезинка.

Муравьиный отряд обходит кругом гнездо общественных пауков. Оттуда торчат призрачные тельца без голов и лапок, оплетенные мириадами шелковистых белых нитей. Белоканцы взбираются все выше на огромную дубовую башню. Наконец на средних ярусах они натыкаются на нечто вроде круглого плода с трубовидным основанием.

Это осиное гнездо великого дуба , – подсказывает 16-й, простерев прямой, как стрела, усик в сторону бумажного плода.

103-й останавливается. Близится ночь, и муравьи решают укрыться под сучком. Они вернутся сюда завтра.

103-му не спится.

Неужели его будущий пол таится внутри того бумажного шара? Неужели его скоро ждут превращение и возвеличивание в ранг принцессы?

СОЦИАЛЬНЫЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЯ. Инки верили в детерминизм и касты. У них не существовало проблемы профессиональной ориентации: профессия определялась по праву рождения. Сыновья земледельцев непременно становились земледельцами, а сыновья воинов – воинами. Во избежание малейшей ошибки принадлежность к той или иной касте с рождения отмечалась на теле ребенка. С этой целью инки обжимали голову новорожденного младенца с мягким родничком специальными деревянными обручами, меняя таким способом форму его черепа. С помощью обручей голове ребенка можно было придать любую форму – например, квадратную, если это была голова царственного потомка. Эта операция была совершенно безболезненной – во всяком случае, боли от тех самых обручей было не больше, чем от современных брекетов, служащих для выравнивания положения зубов в определенных случаях. В деревянной форме череп постепенно затвердевал. Так, даже голый подкидыш царской крови оставался царевичем, которого все признавали, потому что только на царской голове мог поместиться венец квадратной формы. Что же касается потомков воинских родов, их черепам придавали треугольную форму. У сыновей земледельцев черепа отличались заостренной формой.

Таким образом, общество инков было незыблемым. В нем не существовало никаких рисков социальных перемещений, равно как и ни малейшей угрозы личных честолюбивых устремлений: у каждого инка имелся пожизненный знак его общественного положения и принадлежности к той или иной профессии в виде черепа определенной формы.

Ученики расселись по местам и дружно достали тетрадки с ручками. Начался урок истории.