Александр Александров - Следователь и Колдун

— Добрый день, господин Фигаро. — Анна постучала карандашиком по поверхности стойки и откуда-то — похоже, что из воздуха — достала несколько мелко исписанных листов бумаги. Листы были желтыми от времени и плотно заляпаны синими кляксами печатей и штампов. — Перевод на второй курс? Отлично. Прошу ваши документы.

Следователь (точнее, студент второго курса АДН) Фигаро протянул администратору студенческий билет и направление о переводе. Ни одна фальшивая бумага не прошла бы через Анну, но направление было подписано самим Пфуем, а, значит, было подлинным.

— Так, — администратор скользнула холодным взглядом по документам (ее способность прочесть несколько листов за секунду всегда поражала Фигаро, да и не только его), — похоже, все правильно. Возьмите вашу робу — откуда-то сверху, из пустоты, на стойку шлепнулся бумажный сверток, перетянутый вощеной бечевой — и следуйте в два-сорок-цэ. Первая пара — сопромаг — начинается через двадцать минут. Еще вопросы?

— Э-э-э… Нет. — Следователь смущенно помотал головой. Похоже, его робость перед администратором тоже была неподвластна времени. — Спасибо.

— Всего доброго. — Анна тут же потеряла к Фигаро интерес, уткнувшись в стопку документов, лежавшую перед ней на стойке.

«Фигаро! — голос Артура громом ударил в голове следователя, — как слышно?»

— Нормально, — Фигаро поморщился. — Только убавьте громкость.

«Так лучше? — грохот стал тише, превратившись в приятное шуршание на границе восприятия. — И не говорите вслух, а то, чего дорого, подумают, что вы псих какой».

«Понял», — следователь разорвал бечеву на пакете и, достав новенькую темно-зеленую робу, накинул ее на плечи на манер плаща (так, вопреки всем уставам, ходили здесь все не-первокурсники; это было одной из многочисленных традиций Академии). — «Эта Анна… Я до сих пор, если честно, ее побаиваюсь»

«А то! — в ментальном «голосе» Артура явно слышались нотки гордости. — Я сам ее настраивал. Девица строгая и замысловатая, хе-хе… Не бойтесь, Фигаро, она не Другая. Искусственный интеллект, эмуляция живого человека. Правда, с ограничителем — нам был нужен простой администратор».

«Охренеть, — следователь покачал головой. — Вы и такое умели? Тогда Квадриптих, похоже, познал все тайны мира»

«Нет, — ответил Артур, чуть помедлив, — это привозная технология. Мы в ней так и не разобрались… Может, это и к лучшему… Собственно, это одна из тех вещей, из-за которых мы прекратили вылазки в другие… места. Там слишком много такого, что откровенно пугает… Ладно, дуйте на пару, ученичок»

…Семь дверей вели из Изменчивого Зала, семь абсолютно непохожих друг на друга дверей с золотыми номерами на них. Фигаро направился к одной из них — двустворчатой арке нежно-малинового цвета с ручкой в виде совиной головы. И, как всегда, дверь открылась сама по себе, чуть помедлив при этом, словно раздумывая, пускать или не пускать посетителя.

За дверью начинался широкий длинный коридор, залитый ярким солнечным светом. В груди следователя что-то сжалось; воспоминания оказались чересчур свежи.

…Он любил этот коридор больше всего: скрипящие дощатые полы, окрашенные темно-красной краской и посыпанные парафином — чтобы не скользили подошвы, ряды одинаковых белых дверей с табличками по правую руку и ряд высоких чисто вымытых окон по левую. Здесь всегда было светло, всегда пахло рассохшимся деревом и влажной пылью и легкая, гулкая тишина всегда чутко дремала под высокими потолками покрытыми белой штукатуркой, готовая немедля упорхнуть при звуках звонка невидимых часов отмеряющих время учебных пар. Даже пыльные белые шторы свернутые в трубки и перехваченные витыми желтыми шнурами по сторонам оконных проемов не изменились, как и бесчисленные надписи на белой краске подоконников: надписи вырезанные перочинными ножами, чернильные надписи, отметины алхимических карандашей и даже переливающиеся радужными блестками колдовские гравировки — все было тут.

Фигаро остановился у окна и, чуть прищурившись, посмотрел во двор, туда, где на легком ветру мерно покачивались ветви старых кленов. Эти клены росли по периметру большой квадратной площадки, покрытой чем-то вроде залитой в битуме мелкой гранитной крошки и расчерченной широкими белыми полосами на квадратные сектора. Совсем рядом возвышалось четырехэтажное здание из белого кирпича — сплошной камень и стекло — и следователь знал, что вскоре оттуда хлынет детский поток: мальчики и девочки в одинаковых коричневых костюмчиках и со странными алыми повязками на шеях. Девочки упорхнут куда-то, а мальчишки — их всегда было четверо — встанут по углам белого квадрата и станут перебрасывать друг другу большой мяч.

В этих окнах всегда было одно и то же: вечный майский день, полный солнца, зелени и какого-то странного, золотого умиротворения, далекого дыхания чьего-то бесконечного детства. Никто не знал, где на самом деле находится место, что простиралось за окнами — их стекло было неразрушимым. Оно не было зацикленной иллюзией — каждый раз дети за окнами были чуть другими и занимались своими делами чуть иначе. Оно не было проекцией колдовского дальновизора — нигде в мире не существовало ничего подобного.

Тогда чем все это было? Фигаро подумал, что может узнать у Артура, но потом решил не делать этого. Не потому что старый колдун не знал ответа, а как раз потому что он бы, скорее всего, дал исчерпывающий ответ, который оказался бы сух и пресен, как и любая окончательная истина. А Фигаро всегда нравилось думать, что эти окна на самом деле двери. Двери в место золотого покоя, где всегда царит пыльный зеленый май и откуда один шаг в чье-то бесконечное лето…

…Он дошел до двери с номером «40» на сверкающей лаком синей табличке, толкну ее, и оказался в другом коридоре, очень похожем на предыдущий, но чуть поуже и без окон, освещенном длинными плафонами, под прозрачными колпаками которых мерно гудели длинные флуоресцирующие трубки (их секрет был давно разгадан алхимиками — пары ртути и люминофор, но в производство они так и не пошли: психов, готовых продавать налево и направо светящиеся колбы с ядом не нашлось).

Это был коридор два-сорок: вторая дверь в Изменчивом Зале, дверь с номером сорок в коридоре за ним. Такова была система ориентирования в Академии: не очень-то и сложно, но, все равно, рано или поздно, запутываешься. Особенно когда тебе нужно, например, в два-сорок-А-пять-Е-Эс семнадцать-пятьдесят три.

…Когда Фигаро был первокурсником его, как и многих других студентов, до одури пугали ряды запечатанных дверей в коридорах Академии. Это были обычные двери, но только запертые на огромные навесные замки и с табличками: «Не входить! Опечатано дирекцией!» Об этих дверях рассказывали сотни навевающих ужас историй: кто-то говорил, что за ними Академия скрывает результаты ужасающих экспериментов (демоны, некромантия и все такое прочее), кто-то божился, что за запечатанными дверями — секретные лаборатории Коллегии, кто-то упоминал военные склады («неплохая идея», — подумал в свое время следователь) а циники, ухмыляясь, рассказывали о подпольных цехах производящих «синюю пыль», «порошок оракула» и прочую запрещенную химию.