Сергей Лукьяненко - Z: Квази. Кайнозой [сборник litres]

Игорь уронил продолжающий звонить телефон и двинулся мне наперерез. Была в этом какая-то карикатурность, напоминающая романы в жанре фэнтези. Колдун-некромант… нет, кажется, это называется «лич»… и его армия восставших из мёртвых…

Я размашисто взмахнул мачете, Игорь легко ушёл от удара, рассчитанного на тупых восставших, и потянулся к моему горлу рукой. Глаза у него были пустые, бессмысленные, но где-то в глубине зрачков плескался вечный, неутолимый голод.

Рухнув на колени (вот так и зарабатываешь к пенсии артроз, но иначе есть шанс до неё не дожить), я рванул руку с мачете обратно и ударил Игоря в спину и в бок. Кваzи издал негодующий рык, стал наваливаться на меня, я ушёл перекатом, ухитрившись при этом резануть противника по груди. Совсем не смертельно, но неприятно. Восставшие уже двинулись к нам, совсем по-киношному вытягивая руки. Вот если бы они ещё умели говорить и бормотали: «Мозги, мозги», – стало бы совсем страшно…

Игорь, увы, вскочил первым. Навалился на меня, одной рукой прижал к земле, другую занёс для удара. И застыл. Глаза у него стали совсем мёртвые, ничего в них не осталось, даже голода. Будто заснул на ходу или его выключили.

Дважды грохнула двустволка, не дублетом, как я стрелял в Бедренца, а поочерёдно. Первый выстрел бросил на землю подобравшегося ближе всех восставшего, второй разворотил спину Игорю. Тот задёргался, отпуская меня. Я немедля вскочил и кинулся к распахнутой садовой калитке. На улице восставших, к счастью, не было, все оказались возле дома. У калитки меня догнал мальчик Петя, прямо на ходу перезаряжающий ружьё и его папа, в одной руке сжимающий пистолет Бедренца, а другой крепко держащий книгу о Даше, укротительнице Ктулху.

– Быстрее, они сейчас выйдут из-под контроля и начнут охотиться самостоятельно! – прокричал на ходу Мшанин-старший.

Ай да Библиотекарь, ай да сукин сын! Какое чёткое понимание ситуации! Никогда не знал, что книжный бизнес так опасен и столь разносторонне развивает личность!

Мы добежали до пикапа в тот самый момент, когда восставшие окончательно освободились от воли Игоря и кинулись за нами. Те, что посмышлёнее, лезли в калитку, остальные таранили штакетник. Впереди неслись двое малышей-восставших. Библиотекарь кинулся в кабину, его сын – в кузов. Я последовал за ним. Мотор негодующе взвыл, машина рванулась вперёд и стала круто разворачиваться.

– Дави их, пап! – завопил Петя, азартно целясь из ружья в маленьких восставших.

Я дал ему по локтю, картечь ушла в воздух. Вырвал ружьё у парнишки, перезарядил.

Пикап, трясясь на ухабистой дорожке, набирал ход. Восставшие отставали. Их метаболизм, как у гепарда, позволял резкие рывки и ускорения, но очень недолгие.

– Стреляешь ты хорошо, – сказал я обиженному Пете. – И вообще, парень не промах. Но убивать восставших, тем более детей, без нужды не стоит.

– Я оба раза в вас стрелял, но промазал, – сообщил Петя.

– За враньё – ружьё не верну, – сказал я.

Пикап ударом «кенгурятника» распахнул ворота – нас тряхнуло так, что я едва не вылетел из кузова. Мы промчались мимо служебной машины и понеслись к шоссе.

– Видел кого-нибудь, кроме мертвецов? – спросил я. – Женщину? Красивую?

– Только дохлую блондинку, – вызывающе сказал Петя. – Ничё так, но не в моём вкусе.

– Жаль, – вздохнул я. – Она где-то тут была, в засаде.

Паренёк засопел. Потом сказал:

– Вам теперь достанется. Не до красоток будет. Вы же Драного Лиса застрелили.

– Очухается, – сказал я. – На то он и Драный Лис.

Я сел на дно пикапа. Мшанин-старший явно не собирался останавливаться, пока между нами и посёлком издателей не окажется несколько десятков километров. Я его вполне понимал. Расстегнул одну из сумок, заглянул внутрь. Книжки. Хоть Библиотекарь и шёл за конкретной книгой, но и попутной добычей не пренебрегал.

– Ну, хоть скучать не придётся, – сказал я, доставая одну из книг. – Перумов, «Дочь некроманта». Пойдёт.

– Не порвите, она тоже в заказах, – буркнул Петя, усаживаясь рядом. – Интересная?

– Сейчас посмотрим. А сам не читал?

– Нет, – сказал Петя. – У меня эта… дислексия.

Я укоризненно посмотрел на него. Петя Мшанин отвёл глаза.

– Ну дайте чего-нибудь… – сказал он. – Только небольшое.

– Держи, – я протянул ему первую попавшуюся книгу. – Там картинки, втянешься.

Это оказались «Сто лет одиночества» и картинок в них не было. Но, как ни странно, юный Петя вчитался и не выпускал книгу из рук, пока мы не остановились вблизи первого блокпоста питерского Периметра.

А я вначале открыл на смартфоне служебный мессенджер и написал краткий отчёт Маркину. Потом достал из кармана бумажку с телефоном дружелюбного человека Андрея, с которым познакомился в «Пене дней». Некоторое время смотрел на номер. Потом набрал его. Сработал автоответчик, что меня даже обрадовало. Я так же коротко, как и в отчёте начальнику, сообщил о происшествии на заброшенных дачах.

Если таинственный «Круг» сам причастен к произошедшему – то ничего нового они не узнают. Если нет – я чуть-чуть повышу свою значимость и укреплю наше хрупкое и сомнительное сотрудничество.

Я ждал Найда возле станции метро «Пушкинская». Он позвонил, когда я ехал на автобусе в центр от питерского Периметра, и спросил, ждать ли ему машину. Пришлось сказать, что водитель приболел и договориться встретиться у метро.

Близился вечер, и Питер плавно переходил в своё вечерне-расслабленное состояние. Открывались кафешки, на открытых площадках загорались инфракрасные лампы, на улицах появлялось всё больше молодёжи – причём не только кваzи, но и нормальной, живой. Компании почти все были смешанные. Вот три живых парня и мертвец. Вот два кваzи и живая девушка. А вот группа молодёжи, где и не угадаешь, кто есть кто, – лица подкрашены в серовато-голубой у живых, выбелены у мёртвых, стрижки одинаково небрежные. Полное торжество толерантности. Жизнь и смерть гуляют под ручку по улицам столицы мёртвых.

Я подумал, что это в итоге оказалось совсем не так плохо, как могло быть. И дело не в том, что Катастрофа прошла самым странным и мирным образом, как она только могла пройти, что улицы городов не превратились в руины, в которых хищные мертвяки охотятся за немногими выжившими. Без всякой Катастрофы всё могло быть плохо. Человечество упорно шло к самоуничтожению – ломало существующие и рабочие социальные модели, придумывая взамен немыслимые и нежизнеспособные, создавало всё новые и новые средства массового уничтожения, конфликтовало, воевало, боролось с плохим – развивая и популяризируя его, поддерживало хорошее – давя и дискредитируя. Всё шло вразнос. Восставшие оказались мёртвой водой, уничтожившей то, что требовалось уничтожить, кваzи стали живой водой, запустившей новое развитие. Конечно, если тебя самого не угораздило попасть в эту мясорубку. Но ведь так, наверное, бывает при любом социальном катаклизме. При революциях, крушении и становлении империй, возникновении новых религий, даже при промышленном перевороте. Всегда мир сгорал и рушился, погребая ни в чём не повинных неудачников под своими обломками – а потом вставал из руин и пепла, благообразный и привлекательный. Кого нынче волнует судьба помирающего с голода луддита или язычника, не принявшего христианство? Да никого. Победитель получает всё, в том числе и право переписать историю на свой вкус. Если спросить этих молодых ребят, выросших уже после Катастрофы, хотят ли они, чтобы всё было «как раньше», что они ответят?