Сергей Лукьяненко - Z: Квази. Кайнозой [сборник litres]

А вот второй был совсем туп. Он шёл вперёд, натыкался на решётку, отшатывался, сдвигался чуть в сторону и снова повторял попытку пройти сквозь преграду.

– Этот вообще кретин, – заметил я. – Михаил, да прикажи им стоять на месте!

– Не могу, – ответил Бедренец.

– Почему? – удивился я. – Надо их разглядеть получше.

– Ты не понял. Не «не хочу». Не могу.

Я глянул на Михаила. Тот кивнул.

– Да-да. Ты не ослышался. Я их не чувствую. И они меня. Не повинуются, не реагируют. Более того, пытаются нападать, как на любой движущийся объект.

– Много таких? – шёпотом спросил я.

– На данный момент таким восстаёт каждый стотысячный. Примерно.

– Процент растёт?

– Да, – признался Бедренец.

– Плохо-плохо-плохо, – пробормотал я. Господи, да что же творится такое! Мало с нас кваzи, которые принялись грызть людей. Ещё и восставшие, не слушающиеся кваzи, появились!

– Это не просто плохо, это катастрофа, – согласился Михаил. – И это ещё не всё. Ты не зря обратил внимание на дистрофичного восставшего. Он не свежий.

– То есть?

– Он выбрался из старой могилы. Периода до Катастрофы.

Вначале я подумал, что он шутит.

Михаил ведь почти умеет это делать. Может у него и нет чувства юмора (известен лишь один эстрадный артист-кваzи, но он и при жизни был профессиональным юмористом, и после смерти продолжал шутить – так же плохо, впрочем), но Михаил старается.

Я представил, как на Земле воплощается старый клип Майкла Джексона «Триллер» – и по всем кладбищам начинают подниматься мертвецы…

– Случай на самом деле уникальный, – сказал Михаил, видимо сообразив, о чём я думаю. – Нам его доставили с Таймыра. Имя установить не удалось, документов не было, но человек, очевидно, замёрз в конце девяностых – начале двухтысячных.

– Как выяснили? – спросил я, глядя на неутомимо шагающего «в решётку» восставшего.

– У него с собой был пейджер.

– Ах ты ж бедняга, – посочувствовал я. – Но четверть века…

– Он вмёрз в глыбу льда.

– Ну прямо Капитан Америка, – сказал я. – Понятно. Замёрз, потом растаял и вирус подействовал на мёртвые клетки, будто на только что умершие.

– Нет. Он находился внутри ледяной глыбы, когда его нашли. Парня прямо во льду и привезли в Питер. Честно говоря, у нас был план его аккуратно разморозить – вдруг оживёт? Но он вдруг открыл глаза и начал подёргиваться прямо внутри ледяной глыбы.

– Значит, вирус существовал и раньше?

Михаил вздохнул.

– Никто и никогда не находил никакого вируса, поднимающего мертвецов. Мы не знаем, почему покойники восстают. И уж тем более непонятно, какой вирус мог подействовать на замороженное тело в толще льда. Вирусу тоже надо размножаться, распространяться по организму, он использует живые клетки. Мёртвые, в том числе и замороженные, с разорванными органеллами, для вируса бесполезны.

– Что возвращает нас к тому, почему мёртвые восстают, – кивнул я.

– А также почему восставшие обретают разум, почему время поднятия мёртвых ускорилось, почему некоторые кваzи становятся агрессивными, почему некоторые восставшие не подчиняются кваzи.

– Я не знаю, за что зацепиться, – признался я. – Я в чужом городе. Ты, как я понимаю, изрядно урезан в правах. Если учёные не смогли понять механизмы восстания мёртвых – я-то что могу поделать?

– Кто-то настолько хотел тебя убить, что отравил целый вагон, – напомнил Михаил. – У нас есть ниточка.

– Фадеева-Чехова, – вздохнул я. – Будем проверять всех женщин, любящих великую русскую литературу? Или всех актрис? О, понял! Всех с писательскими фамилиями. Жалко, что в русской литературе было так много Ивановых…

Мы вышли из комнаты, оставив восставших пускать слюни у решётки. Ну, в фигуральном смысле, конечно. Слюнные железы у восставших практически не функционируют.

– Придумай что-нибудь, – попросил Михаил. – Напрягись. Ты же можешь. Ты живой.

Что-то было в его голосе необычное. Мы шли по коридору, возвращаясь к унылому кабинету с кулером и двумя орхидеями, которые не паразиты, а эпифиты… Я искоса всматривался в Михаила, в его сероватое старое лицо, погружённый в себя взгляд…

Да он же в панике! Он хватается за соломинку, и эта соломинка – майор Симонов.

– Внешность я описал, всё рассказал. Ваши её и так ищут, – я пожал плечами.

– Внешность, тем более у женщины, – вещь переменчивая, – вздохнул Михаил. – Надо найти раньше, чем наши. Напрягись.

– Красивая, держалась хорошо. Если честно, то всё-таки не думаю, что она причастна к убийству – у неё была возможность пырнуть меня ножом или толкнуть в руки восставших.

– Значит, точно красивая, раз защищаешь, – решил Михаил. – И не боялась восставших?

– Ну, вскрикнула разок. А так очень собранная была, говорила разумно. Один раз что-то заговариваться стала.

– Ну-ка? – заинтересовался Михаил.

Мы вошли в кабинет, я сел на прежнее место. Поморщился, вспоминая.

– Я пошутил, что на «скорой» работал и там мачете спёр. А потом, когда предложил вагон изолировать, чтобы в Питере кваzи взяли кадавров под контроль, она спросила – правда ли на «скорой помощи» работал? Я отвечаю, что вроде как на врача не похож. А она какую-то ерунду сказала. Мальчиком меня назвала. И про переулки что-то. Мол, может, мальчик, может, в переулке…

– В улке, – сказал Михаил.

Я повспоминал немного.

– Ну да. Но такого слова нет.

– Есть, Денис. «Кадаврами» врачи «скорой» всегда называли мёртвых. «Мальчиком» звали водителя «скорой помощи». «Улка» – бригада «скорой», работающая на улицах, там обычно нет врача, только опытный подготовленный фельдшер. На врача ты и впрямь не похож, а вот фельдшер из тебя бы вышел. Или водитель.

Можно было сказать, что Михаил оживает прямо на глазах, вот только каламбур выходил уж больно дурацкий.

– Молодец, Денис. Услышав от тебя слово «кадавр», твоя спутница не удержалась от реплики. Судя по знанию сленга, она имеет отношение к «скорой помощи».

– Ты-то откуда знаешь? – поразился я.

– У меня жена была врачом «скорой помощи», – пояснил Михаил. – Пошли! У нас есть ниточка!

– Так может у неё муж – врач «скорой помощи»? – пробормотал я, вставая. – А зачем идти? Интернет отменили?

– За это помещение я спокоен, – ответил Михаил. – А вот за интернет – ни в малейшей мере.

Скорее по инерции я всё же продолжил спорить, идя за старым кваzи.

– Ну и смысл? Если следят, то стоит нам куда-то зайти – поймут, чего искали.

– Поймут, – согласился Михаил. – Но мы к тому моменту будем впереди. На полшага. Но иногда полшага – это очень много.

Первый кваzи, которого я увидел в своей жизни, сидел на броне танка и ел перловую кашу из железной миски.

Меня подобрали в пяти километрах от Мкада. Тогда аббревиатура «Московская Кольцевая Автодорога» ещё не превратилась в короткое ёмкое слово, обозначающее и защитный рубеж, и границу, и транспортную магистраль. Сейчас дети, играя, могут начертить перед собой линию на земле и закричать: «У меня Мкад, ты в меня не попал!» Тогда же защитные сооружения только строились, а охраняла мегаполис армия, полиция и добровольцы.