Ирина Арбузова - Во власти речных ведьм [litres]

– Все правильно, медные. Здесь похоронены дочери купца Воробьева и семейное несчастье. Но как оно выглядит и где искать? Открывать гробы? – Слова Кати из глубокой ямины передавались теми, кто услышал, дальше в толпу.

– Медные?! – росло удивление.

– А как вы хотите? – отвечали знатоки. – Они ж и после смерти колобродили. В них ведьмы речные вселялись. Требовали жизнь и смерть свою отдать.

– А подробней! – трепетно вопрошала журналистская братия.

Сразу несколько народных голосов громогласно завели историю о гадании на Седмице.

– Да почти все не так, эт-само! – вдруг возопил дед Матвей.

Толпа притихла. А он, словно выполняя долг, завел свою версию.

– Да, эт-само, с них вероломных беды пошли. День тот ведный, эт-само, особенный был. Эт-само, последний. Возвратиться, эт-само, матушка-ведунья с сестрами домой должна была… Узнала, эт-само, она о людях, себя показала. Помогала, эт-само, им как могла. Гадали купчихи, эт-само, на парня…

В общем, если «эт-само» опустить, получалась такая очень странная история. Парень приглянулся обеим. Молодчик из бедных. У купца служил. А тот строг. Не ровня, мол. Дочерям с ним общаться строго-настрого запретил. Следил. А тут, оп-па – девицы колечко с запиской нашли: «Суженой». Тайком подложил, дурень! Но кому из них? Вот они вдвоем на это кольцо и гадали. Только колечко порченое оказалось. У Кривошеевых он за приворот заплатил, уж чем – неведомо. Но Курочкина девка к ведьмам тоже ходила, да слышала, как ему сама красавица Верфавия ворожила. Чтоб получил он одну из купчих и все наследство Воробьевское, старалась – ей молодчик тоже понравился. Речная ведунья, старшая тогда, вначале не хотела, но все ж открыла им правду. А колечко-то жаль отдавать, подарок дорогой! Ухватила младшая, вырвала его из уса Седмицы. Усы-тени, мол, это их связь с нашим и родным миром. Людям это так видится. Страж-рыба цап за руку воровку – и в воду. Старшая сестра в крик и на подмогу. Рядом баржу отца у берега разгружали (он продуктами и мануфактурой всю округу снабжал). Кинулись с баржи в реку спасать купчих те, кто посмелее оказался. Дальше пробел. Дед Матвей, «эт-само», не понял. Матушка-веда мудрено объясняла. А те смельчаки, те, что в живых остались, потом про ведунью небылицы наплели, оболгали. Чертовщину всякую приклеили. Особенно, кто не сразу обратно домой вернулся, а через день или два. Мертвое тело младшей купчихи на следующее утро к берегу прибило – все истерзанное, страсть! Старшая живая сама на третий день пришла, с суженым и его колечком на руке. Парень дорогой подарок купцу поднес – ларец, а в нем лежал золотой венец. Как в короне царской по ободу крупные круглые камни. Похожи они были на изумруды, ценой не меренной. Для себя я уловила, что этот венец – Черда, нечто и живое, и неживое одновременно. Коваль – парень тот, жених, в чертогах ведьминых увидел, как одна из речных ведьм превратилась в факел прекрасного чистого живого света. Диво-дивное, диковина невиданная. Хвать наглец это чудо. И ведь не побоялся! Удалось ему похитить Черду, взять в полон кольцом, на которое наложена была сила черная, сила ведьминская, чернокнижная. Не только сумел Коваль удрать с Чердой, но и ультиматум ведьмам выставить: «Верните невесту, старшую купцову дочь». Вернули. Но только обманул он вед. На воздух, на землю из реки диковинный свет похитил. Вот так и превратился живой свет в неживой дорогой венец. Дальше что-то про свадьбу, и как купчиха сама в реке утопилась – призрак младшей сестры замучил. В трупе ее, на самом деле, ведьма речная за долгом приходила, за Чердой. Как Черда к людям попала, увидели они речных див, как есть. Будто с них маскировка спала. Раньше они представлялись в виде умерших родственников. К ним прислушивались, уважали. Теперь алчные в их нечеловеческих телах увидели золото, серебро, дорогие украшения – все, на что они гадальщицам судьбу предсказывали. На вед охота началась.

Со своими «эт-само» надолго дед внимание слушателей удержать не мог. Все уже шло своим чередом. Тем более что основные события происходили на дне ямы, где и закопали эту проклятую штуку. Хотя мэр авторитетно настаивал, гробы вскрывать не стали. Сейчас муж пытался разбить каменную плиту, лежащую между ними. Приподнять ее объединенными усилиями не удалось. Мужчины только пожимали плечами, когда вылезали из ямы. Да и у Олежки один лом уже пришел в негодность. Сломался!

– Олежа, не сомневайся, – убеждала Маринка. – В гробы проклятие семьи не положили бы. А под такую плиту, наверняка! Лом потяжелей! – крикнула она наверх.

Спустили, но не лом. Что-то, наверное, от локомотива. Трое подтаскивали в форме железнодорожников. Олежка, как штангист, примерился, ухватил двумя руками тяжеленную ось. А ведь одному человеку ее точно не удержать нипочем! Он же резко поднял и что было сил ударил по камню. Ох и гул прошел! Земля сотряслась. Отдачей металлягу из мужниных рук вышибло. Кинуло ее о край траншеи. Рыхлой глиной зевак засыпало и смахнуло заместителя мэра в яму. А он молодец, за своего начальника-тяжеловеса ухватился. По нему так быстро наверх вскарабкался, что народ только руками развел. Забавная ситуация получилась. Только мэр очень серьезным стал – наверное, за костюм обиделся помятый. Треснула плита, как сухая скорлупа. На две половины разошлась. Люди ахнули, вот это монолит! Если спрятано что – значит, что-то очень страшное таким валуном придавили. Олежка попросил помочь ему камни растащить. Мужчины наверху мялись. Только начальник полиции в яму спрыгнул, не испугался. Вдвоем они каждый кусок с трудом в стороны сдвинули. Под плитой оказалась большая каменная чаша, видимо, выдолбленная в расколотой половине валуна и зарытая в землю. Сверху засыпана чем-то белым. То ли крупный песок, то ли…

– Соль? – задумчиво пробормотала Маринка.

Осторожно копнула лопаткой и уже уверенно:

– Соль! Конечно! Со знанием дела чертовщину утихомирили. Классика жанра!

Пошла кисточка в работу. Про себя я подумала, что ее святой предмет не такой уж чистый, если Маринка им не пойми где копается.

– Нашли! – победно возвестила она.

Из соли торчал деревянный ларец, очень потрепанный на вид. Металлические узоры и уголки на нем были ржавыми, истонченными, словно они истлели…

– Не трогай, не открывай! – закричала Маринке Катька. Она опять сползла в траншею прямо на попе.

По толпе прошел вздох разочарования. Всем не терпелось заглянуть в ящик и своими глазами увидеть проклятие семьи Воробьевых. Маринка исподтишка все-таки потянула к нему руку.

– Не смей! – отпихнула ее Катя. – Там нечто живое и очень озлобленное за свое заточение. Проснется – запросто убьет! Только я его из могилы достать могу. На меня эту ношу Седмица возложила. Олег Иванович! – с дрожью и неподдельным уважением, чуть ли не с поклоном проговорила сестренка. – Я сейчас постараюсь этот ларец до реки донести. Его в воду надо кинуть, подальше по возможности. Пока я буду его держать, ведьмы речные успокаивать Черду будут, петь ей. Но если она проснется, мучить и убивать будет. Значит, я не справлюсь с задачей, и вам вступить в дело придется. Поможете? Вы, Олег, здесь самый сильный мужчина, и я знаю, бесстрашный. Она только силу духа и уважает.