Джон Скальци - В клетке. Вирус. Напролом [сборник litres]

Полковник Лидия Харви:

Я помню, что президент оставался в ту ночь рядом с первой леди. Когда я сказала ему, что им обоим необходим отдых, он ответил – вежливее, чем ему, как мне кажется, действительно хотелось, – что он президент и никто не может помешать ему разговаривать с женой. Я попросила медперсонал оставить их одних и заходить в палату только в случае крайней необходимости.

Однако около полуночи, перед тем как пойти домой, я сама зашла туда. Президент сидел у кровати жены, спиной ко мне, и держал ее за руку. Я услышала, как он что-то тихо говорил ей. Мне удалось разобрать только несколько фраз: «Скажи, что мне делать. Марджи, прошу тебя, скажи, что мне нужно делать. Пожалуйста».

Это был момент такой щемящей близости, что я не осмелилась нарушить его и, пока президент не заметил моего присутствия, тихонько выскользнула за дверь. Там я выждала несколько минут и постучала, прежде чем войти во второй раз, чтобы дать президенту время справиться с собой. Сотрудники службы безопасности, дежурившие у входа в палату, странно посмотрели на меня, но, насколько я знаю, не распространялись об этом эпизоде. Думаю, они поняли, что произошло.

Уэсли Очинклосс:

На следующее утро мы с Кенни пришли в Овальный кабинет в восемь утра и с удивлением обнаружили, что, кроме президента, там уже находятся вице-президент, госсекретарь, глава министерства здравоохранения и социальных служб, спикер палаты представителей, а также лидер сенатского большинства. Мы полагали, что это будет встреча между президентом, мной и Кенни, где мы, как обычно, просто обсудим текущие вопросы. По лицам других участников совещания мы поняли, что они удивлены не меньше нашего. Уже позже выяснилось, что президент позвонил каждому из них около пяти утра и велел прибыть в Овальный кабинет, пригрозив последствиями в случае неявки. Какие «последствия» имелись в виду, не уточнялось, но они явно не сулили ничего хорошего. Думаю, нам с Кенни он не звонил, так как ждал нас в любом случае.

Когда все собрались, президент по очереди обвел взглядом каждого и сказал то, что я постараюсь воспроизвести здесь в упрощенном виде. Что надо выяснить природу этой болезни, надо научиться лечить ее, надо помочь людям, запертым в своих телах, выйти из этой клетки, потому что мы величайшая нация на земле и, если мы смогли создать атомную бомбу и отправить человека на Луну, с этой напастью мы уж точно справимся.

Спикер Кортес в своей обычной манере возразила: «Ну, господин президент, это же будет стоить денег». А президент заявил, что его это не волнует. Тогда Калеб Уотерс (лидер сенатского большинства) напомнил ему, что в предвыборной программе звучали обещания снизить налоги и сократить правительственные расходы. В ответ президент в упор посмотрел на него и сказал буквально следующее: «Это было давно». Уотерс открыл было рот, собираясь добавить что-то еще, и президент холодно сказал, что ему надлежит слушать очень внимательно, так как этот план не подлежит обсуждению, а если кто-то вздумает помешать его осуществлению, то он лично всадит их в землю с такой силой, что задницы вылезут где-нибудь в Китае.

Шутка могла бы даже разрядить обстановку, если бы президент произнес ее с другим лицом, но ни до этого, ни после я никогда не видела у него такого убийственно серьезного выражения, как в ту минуту. Поэтому Уотерс закрыл рот и стал ждать, что президент скажет дальше.

А дальше все было очень просто. Обращаясь к Уотерсу и Кортес, президент объявил, что, по его мнению, предложенная инициатива с этого момента должна стать для федерального правительства задачей номер один. Как они собираются провести ее в своих палатах – это их личное дело, но через три месяца, и ни днем позже, на его столе должен лежать двухпартийный законопроект, поддержанный более чем двумя третями голосов и сената, и палаты представителей.

Думаю, не стоит гадать, что случилось бы, не появись законопроект в назначенное время. Кажется, в своих мемуарах Кортес упоминала о намеках президента на возможное введение военного положения. Я не очень склонен доверять ей ни в политическом смысле, ни в каком-либо еще, но в этом случае, как мне представляется, она не преувеличивала. Если говорить откровенно, то президент не остановился бы ни перед чем. Это был не политический вопрос, а очень личный.

Дуэйн Холмс:

Он все-таки появился. В отведенное для подготовки время члены конгресса чуть не поубивали друг друга, но за две недели до установленного срока у президента на столе лежал законопроект об исследовательской программе по синдрому Хаден. Только на первый год ее действия отводилось триста миллиардов долларов для медицинских и технологических исследований, и это официально, а еще неофициально – сколько бы ни потребовалось, чтобы работа шла вперед. В результате все это вылилось в три триллиона долларов. По-настоящему огромные деньги.

Прошел он по двум причинам. Во-первых, в США не было ни одного человека, которого бы так или иначе не затронул синдром Хаден. Будь ты республиканец, демократ, либерал, консерватор, хиппи или помешанный на оружии псих, атеист или убежденный христианин – вирус не разбирал. У одних заболевали родственники, у других – друзья, у третьих – коллеги по работе. Кто-то заражался сам.

Во-вторых, и я говорю это как член лояльной оппозиции, президент Хаден просто не принимал отказов. Он добился того, чтобы слушания в конгрессе проходили с приглашением свидетелей со стороны обеих партий, – я в жизни не видел столько взрослых мужчин и женщин, которые, как дети, ломились за автографами, когда пришел Маркус Шейн (бывшая звезда NBA и Зала славы баскетбола). А когда Шейн рассказывал о том, как болезнь заперла его ребенка, я видел, как этот бессердечный мерзавец Оуэн Уэбстер (председатель сенатского комитета по ассигнованиям) всхлипывал прямо в микрофон. Вот тогда-то все мои опасения насчет того, пройдет законопроект или нет, испарились.

Было несколько человек, кто сопротивлялся. Один из них, конгрессмен Дэвид Абрамс, наделал много шуму в цикле дискуссионных радиопрограмм, где он говорил о стоимости, угрозе дополнительных налогов, расширении функций федерального правительства, приводящем к тоталитаризму, и так далее. Он даже сделал пару выпадов в адрес лично президента, хотя они с ним принадлежали к одной партии. Я знаю, что Хаден закрывал на это глаза, пока Абрамс в разговоре с ведущей одной из программ не отпустил некую колкость по отношению к первой леди. Вечером того же дня, насколько мне известно, у него состоялась весьма задушевная беседа с представителями агентства национальной безопасности, которые показали ему какие-то фотографии или еще что-то, после чего от Абрамса никто не слышал и звука до того самого дня, когда приняли законопроект. И разумеется, он голосовал за.