Сара Маас - Дом Земли и Крови [litres]

Брайс щелкнула пальцами:

– И о чем же вы желаете говорить, ваше величество?

– Ты прекратила поиски Рога?

– Какое значение имеет это сейчас?

– Рог – очень опасная реликвия. Если ты узнала правду о Данике и Аталаре, это еще не значит, что охотники за Рогом отказались от своих намерений.

– Разве Рунн вам не говорил? Даника украла Рог просто так, забавы ради. Потом, вмазавшись как следует, закинула его куда-нибудь. Это тупик.

Король нахмурился.

– Демоны, которых вызывали Даника и другие потребители синта, попадали в наш мир случайно. В синте содержится черная соль. Она и способствовала вызыванию демонов. Напрасно мы вообще затевали поиски Рога. За ним никто не охотится.

Брайс не знала, кого она ненавидит сильнее: Ханта, Данику или себя за то, что вовремя не распознала их вранье. За нежелание это видеть. Ненависть сопровождала ее на каждом шагу, выжигая изнутри.

– Даже если враги и не охотятся за Рогом, нужно убедиться, что он не попадет в чужие руки.

– Только в фэйские руки, да? – холодно улыбнулась Брайс. – Ваш сын – Избранный. Я думала, уж его-то вы давно пустили по следу Рога.

– Принц сейчас занят другими делами.

В переводе это означало: Рунн послал папочку подальше.

– Если у вас есть мысли насчет того, куда Даника, вмазанная до ступора, могла засунуть Рог, я вас внимательно слушаю.

– Поиски Рога – отнюдь не пустяк. Даже если он и утратил свои магические свойства, в фэйской истории он по-прежнему занимает особое место. Если Рог найдется, для моего народа это станет событием величайшего значения. Я думал, что с твоим профессиональным опытом поиски могут заинтересовать как тебя, так и твою начальницу.

– Думайте что хотите, – ответила Брайс, утыкаясь в компьютерный экран.

Король помолчал. Потом его сила создала мощный шумовой фон, искажавший любую аудиозапись камер.

– Я очень любил твою мать. Очень. Ты это знаешь.

– Да, вы настолько ее любили, что оставили ей шрам на лице. Вероятно, на память.

Он вздрогнул! Честное слово, ее непрошибаемый папаша вздрогнул.

– Не думай, что потом я не жалел об этом. И до сих пор жалею. Я живу с ощущением стыда.

– Меня не одурачишь.

Его магическая сила загремела еще громче.

– Ты очень похожа на нее. Больше, чем ты думаешь. Она никогда никому ничего не прощала.

– Принимаю это как комплимент.

В голове Брайс, в ее костях гудел огонь сродни отцовскому, за что она ненавидела короля еще сильнее.

– Я бы сделал твою мать королевой, – тихо сказал отец. – Все необходимые документы были готовы.

– Удивлена, – призналась Брайс. – Такой мезальянс.

Мать никогда не говорила об этом. Даже не намекала.

– Но маме вряд ли захотелось бы стать королевой. Она бы отказалась.

– Она очень любила меня и сказала бы «да», – с абсолютной уверенностью произнес отец.

– Думаете, возможно стереть из памяти, как вы обошлись с ней?

– Нет. Это стереть невозможно.

– Тогда избавьте меня от ваших покаянных банальностей. Вы ждали столько лет, чтобы рассказать мне эту чепуху?

Отец долго смотрел на нее, затем молча прошел к двери и нажал ручку. Послеполуденное солнце замерцало на его волосах.

– Я пришел через столько лет сказать тебе, что ты очень похожа на мать. Но это не все. Еще больше ты похожа на меня. – Янтарные глаза короля (такие же, как у нее) вспыхнули. – И это меня не радует.

Дверь закрылась. В галерею вернулся сумрак. Брайс смотрела на компьютерный экран. Пальцы сами набрали запрос.

По-прежнему никаких известий о Ханте. Ни слова в новостях. Никто не знал, жив Умбра Мортис или нет, где томится и каким издевательствам подвергается.

Словно такого ангела никогда не существовало и Брайс попросту его выдумала.

Хант ел только потому, что этого требовало тело, спал от нечего делать, а на экран по другую сторону решетки смотрел, поскольку ощущал себя причастным к случившемуся. Этого уже не переиграть ни ему, ни Виктории, ни тем более Юстиниану.

Тело последнего Микай приказал оставить в вестибюле Комитиума – пусть гниет. Юстиниан провисит там целых семь дней, после чего его снимут с креста и бросят в Истрос. Предателям ритуал Отплытия не полагался. Они идут на корм речным хищникам.

Ящик Виктории уже опустили на дно впадины Мелиноэ.

Мысли о соратнице, запертой на дне глубочайшего провала Мидгарда, где нет ничего, кроме темноты, тишины и тесноты… Судьба Виктории преследовала его во снах. Хант вскакивал и едва успевал добежать до туалета, где его выворачивало.

Потом начался зуд. Сначала в глубине спины, потом ближе к культям, начавшим восстановление крыльев. Зуд не утихал ни днем ни ночью. Нежные крылышки болезненно реагировали на каждое прикосновение. Попытки почесаться отзывались ослепляющей болью. Крылья отрастали непрерывно, час за часом, и Ханту не оставалось иного, как терпеть, стиснув зубы.

«Напрасная роскошь», – говорил он своему телу. К чему отращивать новые крылья, если скоро его казнят? Если не в ближайшие часы, то в ближайшие дни.

Исайя приходил к нему почти неделю назад. Других посетителей не было. Ход времени Хант узнавал по движению солнца, освещавшего вестибюль Комитиума.

И полное неведение относительно Брайс. Он не мечтал, что она каким-то образом получит разрешение на свидание и окажется здесь. Зачем? Только затем, чтобы он на коленях попросил у нее прощения и сказал слова, которые не успел сказать прежде?

Может, заключение в этой камере и есть его наказание? Микай бросил его сюда – медленно сходить с ума. Не под водой, как Вик. Под землей, лишенного возможности летать и наслаждаться ветром, бьющим в лицо.

В недрах коридора зашипела открываемая дверь. Выбитый из привычной тишины, Хант насторожился. Даже его несчастные крылья временно прекратили зудеть. Но запах, долетевший до него через мгновение, принадлежал совсем не Брайс.

Этот запах был очень хорошо ему знаком. Запах, который он забудет только со смертью; запах, проникавший в его кошмарные сны. Запах, способный настолько обострить его гнев, что становилось невозможно думать.

Перед решетчатой дверью камеры появилась улыбающаяся архангелица – правительница северо-западной Пангеры. Хант так и не смог привыкнуть к тому, что она как две капли воды похожа на Шахару.

– История повторяется, – сказала Сандриела.

У нее был красивый мелодичный голос. Под стать лицу.

Сандриелу выдавали глаза цвета свежевспаханной почвы. Острый взгляд, отточенный тысячелетиями жестокости и почти безудержной власти. Ее глаза наслаждались чужой болью и отчаянием. Кровопролитие заставляло их вспыхивать. В глазах отражалось главное различие между нею и Шахарой: теплота в одних и смерть в других.