Сара Маас - Дом Земли и Крови [litres]

Брайс пожелала Маррину спокойного дежурства и прошла дальше. Лифт поднял ее на шестой этаж, в пентхаус. Брайс вышла в небольшой коридор с кремовыми стенами. Устало вздохнула. Каблуки ее туфель тонули в густом плюшевом ковре кобальтового цвета. Ковер вел от лифта к дверям двух квартир: ее и соседней. Брайс открыла сумочку. В вазе, стоявшей на столике возле входной двери, мерцал шарик первосвета. Его сияние золотило белую орхидею, что перевешивалась через край вазы.

Брайс открыла дверь: вначале повернула ключ, затем приложила палец к панельке рядом с ручкой. Послышалось шипение замков и тающих заклинаний. Дверь открылась. Брайс вошла в свою темную квартиру. Распылитель струил аромат масла сирени. Сиринкс приветственно завыл и потребовал, чтобы его вынули из клетки. Но Брайс просто привалилась к двери.

Ей было противно сознавать, что Рунн никуда не исчез, а торчит на улице возле дома. Долбаный наследный принц, предводитель альфа-придурков с собственническими и агрессивными устремлениями. Стоит и пялится в ее темные окна высотой от пола до потолка, дожидаясь, когда в них появится свет.

Если она немедленно не включит свет, братец через три минуты явится сюда. Маррину хватит мозгов не препятствовать ему. Консьерж не самоубийца, чтобы связываться с Рунном Данааном. Этот фэйский баловень судьбы вообще не знает, что такое закрытые двери.

Однако Брайс не была настроена на словесную баталию. Во всяком случае, сейчас.

Она провела рукой по панели освещения возле двери. Вспыхнувший свет залил светлые полы, мебель, обитую белым плюшем, и такие же белые стены. Все убранство находилось в идеальном состоянии, как и без малого два года назад, когда она впервые здесь оказалась.

Даже снимать такую квартиру Брайс было не по карману, не то что владеть. Но квартира принадлежала Данике и по дурацкому завещанию перешла к Брайс.

Сиринкс урчал, раскачивая клетку. Еще один альфа-придурок с собственническими и агрессивными замашками. Но этот хотя бы небольшой и пушистый.

Вздыхая, Брайс сбросила туфли, наконец-то сняла лифчик и пошла вытаскивать из клетки свою зверюгу.

– Пощадите…

Кровь, заполнившая рот и ноздри обреченного, почти заглушала его стоны, однако он не оставлял попыток:

– Пощадите.

Кровь капала с меча Ханта Аталара на ковер, уже пропитанный кровью. Хант находился в грязной запущенной квартире одного из таких же грязных домов на Лугах Асфоделя. Кровавые брызги покрывали и забрало его шлема, мешая смотреть на последнего оставшегося в живых. Тот стоял на коленях.

Тела других жертв устилали пол гостиной. У одного, обезглавленного, из обрубка шеи продолжала хлестать кровь. Отрубленная голова лежала на продавленном диване, удивленно пялясь в старые, сплющенные подушки.

– Я расскажу вам все, – умоляюще всхлипывал обреченный, зажимая рукой рану на плече. – Они вам этого не сказали, а я скажу.

Комната была наполнена густым ужасом обреченного, перебивая даже запах крови. Ужас имел отвратительный запах, сравнимый с вонью застоявшейся мочи в переулке.

Рука Ханта, обтянутая перчаткой, плотнее сжала эфес меча. Увидев это, обреченный затрясся. На брюках появилось и стало расплываться пятно, отличавшееся по цвету от крови.

– Я готов рассказать больше, – взвыл обреченный.

Хант покрепче упер ноги в пол и взмахнул мечом.

На ковер с хлюпающим звуком вывалились кишки обреченного. Но крики продолжались.

Работа Ханта – тоже.

Возвращения Ханта в казарму, находившуюся в Комитиуме, никто не видел.

В это время суток город хотя бы выглядел спящим. Пять зданий, составляющих Комитиум, тоже спали. Однако камеры наблюдения, которыми были напичканы казармы 33-го легиона, расположенные во второй из пяти высотных башен, видели и слышали все.

В коридорах, выложенных белой плиткой, освещение было тусклым, как и положено ночью. Ни намека на суетливое движение, начинавшееся здесь с рассветом.

Сквозь забрало шлема все рисовалось с мрачноватой рельефностью. Аудиорецепторы ловили каждый звук за дверями спален по обеим сторонам коридора. Двое часовых низшего уровня играли в видеоигру, переругиваясь между собой, но стараясь не повышать голоса. Еще одна женщина, тоже на дежурстве, болтала по телефону. Двое ангелов трахали друг другу мозги. К этим звукам добавлялся храп.

Миновав свою дверь, Хант пошел дальше, держа путь к общим душевым в центре длинного коридора. Попасть туда можно было только через общую гостиную. Все надежды помыться незамеченным испарились, как только он увидел золотистый свет, просачивающийся из-под закрытых дверей, и услышал голоса.

Он слишком устал и хотел поскорее смыть с себя всю кровь и грязь. Не тратя слов на приветствие, Хант пробрался мимо нескольких диванчиков и стульев к двери душевых.

На истертом зеленом диване, возле телевизора, расположилась Наоми, раскинув свои черные крылья. Рядом с нею, в кресле, устроилась Виктория. Они смотрели ключевые спортивные события минувшего дня. На другом конце дивана сидел Юстиниан, так и не сняв черных легионерских доспехов.

С появлением Ханта разговор стих.

– Привет, – сказала Наоми, чья черная коса покоилась на плече.

На ней была обычная черная одежда триариев, хотя потайные карманы с оружием Наоми прятала умело.

Виктория вполне нормально отнеслась к его молчаливому появлению. Поэтому призрак нравилась Ханту больше, чем остальные воины внутреннего круга Микая Домитуса. Симпатия к ней возникла у него еще с давних дней 18-го легиона. Ваниров неангельских пород, примкнувших к мятежу, было немного. В их число входила и она. Если Хант ничего не рассказывал, Вик никогда не лезла с расспросами. Зато Юстиниан…

Ангел повел носом, почуяв кровь на одежде и оружии Ханта. Юстиниан мгновенно понял: здесь кровь не одного человека, и даже присвистнул:

– Ты хоть знаешь, как от тебя разит?

Хант не остановился. Молнии внутри лишь тихонечко шипели.

– Пистолет сделал бы это куда чище, – не унимался Юстиниан.

– Микай приказал мне обойтись без пистолета.

Хант удивился звуку собственного голоса – столько пустоты было там. Так продолжалось не один век. Ему приказывали – он убивал. Но его сегодняшняя расправа, учитывая тяжесть содеянного его жертвами и силу гнева архангела…

– Они не заслужили пистолета, – поправил себя Хант.

Быстрых ударов его молнии – тоже.

– Я не хочу знать, – проворчала Наоми, прибавив громкость телевизора. Пультом она указала на Юстиниана – самого младшего среди триариев. – И тебе нечего соваться, так что лучше заткнись.

Да, они и в самом деле не хотели знать.

Наоми – единственная из триариев, не участвовавшая в мятеже, сказала Ханту: