Ярослава Кузнецова - Магистерий. Черный Петер

Ладно. Не зря, видимо, Лео вспоминал сегодня алас аксиптер — крылья ястреба. Придется воспользоваться. Но очень осторожно, потому что, если мезла размоет формулу где-нибудь на высоте… мда.

Получилось. Главное, не устраивать прогулки по воздуху, а двигаться длинными прыжками — тогда крылья три-четыре минуты держат, как положено.

Крыша, на которую Лео попал, оказалась наполовину разрушена, и сквозь проломы виднелась все та же фуза, простеганная сетью золотых нитей. Бесконечная Шанталь Шеро.

Двигаться по крышам с проломами, с осыпающейся под ногами черепицей, с той же фузой, взламывающей стропила и вылезающей из коробки стен, словно тесто из квашни, оказалось гораздо труднее, чем по земле. Но самое сложное — это удерживать внимание.

Вперед. Вперед.

Он все-таки ухнул в очередной разверзшийся под ногами провал и едва успел инкантировать пульвинар — воздушную подушку, иначе бы пролетел несколько этажей и увяз в фузе, проломившей перекрытия, с головой, как муха в клею.

Пробрался по вздыбленному полу из комнаты, в которой оказался, в другую. Похоже, это анфилады. Может, внутри здания можно пройти?

Дом словно бы вибрировал на границе самого низкого слышимого человеку звука, словно кто-то трогал и трогал гигантскую басовую струну. Лопнувшие обои обнажали выщербленную кирпичную кладку, осыпи осколков похоронили мебель. Поверх лежала люстра, сорвавшаяся с потолка, — и больше половины ее ламп светились, хоть и тускло. За все эти годы питавший их абсолют не иссяк.

Лео отворил перекошенную дверь в следующую комнату и онемел. Из дверных проемов в длинный арочный тоннель лилось сияние, праздничное, голубое и золотое, будто в каждой из этих заброшенных комнат стояло по новогодней елке.

Он медленно двинулся вперед — комнаты оказались доверху набиты скомканными тонкими шероховатыми листами, словно кто-то неаккуратно заворачивал подарки — перемигивающиеся разноцветными огнями гирлянды — в папиросную бумагу, во много-много слоев, в каждую комнату по подарку. Кое-где бумажные листы раскрывались, показывая драгоценное содержимое — решетчатые многомерные структуры, соты из леденцового стекла, и в каждой ячейке сияла язвящая глаза иссиня-белая капля.

Теперь стало понятно, почему дом вибрировал. Гудение многочисленных пчел Шанталь Шеро слышалось здесь, словно рокот работающего мотора. Пчелы ползали по стенам, по потолку, одна опустилась на руку, тяжелая и горячая, как бронзовая пуля. Лео сжал зубы и медленно пошел вперед, стараясь не делать резких движений. С потолка свисали то ли корни, то ли кружева — переродившиеся остатки дранки или проводов.

Кого же они тут кормят своим медом, эти пчелы, мелькнула мысль. Пожалуй, я совершенно не хочу этого знать.

Давай, Цинис, вперед. Последний, мать его, шанс.

Дальше все слилось в единое смазанное движение, в незапоминающийся сон, в котором оставалась одна только мысль — вперед, вперед.

Мезла, разлитая в воздухе, и мезла воплощенная, упорядоченная, собранная в соты, размывала не только магические формулы, она размывала суть, самость, память, личность.

Тысячи голосов пели и шептали в голове, перед глазами раз за разом открывались запутанные пространства, сворачивались и разворачивались многомерные спирали. Словно в фасетчатых глазах насекомого повторялись, с малейшими изменениями, тысячи картин. В один и тот же момент Лео глядел на соты, на ползущую по своей руке пчелу, он же открывал бесчисленные двери, он же, задыхаясь, цепляясь за стену, пробирался к разбитому окну, он же, зажмурясь, твердил формулу пульвинара, и он же, одновременно со всем предыдущим, лежал навзничь внизу, на земле, глядя в мерцающее и подплывающее небо потусторонней реальности. Он не знал сколько времени прошло.

Потом его отыскала собака. Или две собаки. Не понятно.

— Я не понимаю, какого дьявола тебя понесло в центр разлома, — сказал Артур, наливая себе что-то из заросшего патиной ковшика-черпака в прозрачную фарфоровую чашку. — Ты совсем, что ли, рехнулся.

Лео старался на него лишний раз не смотреть. Задачу «как выдержать больше суток в потоке сырой Любви и не потерять человеческий облик» Артур решил просто. Он даже не пытался человеческий облик сохранить. Плыл, так сказать, по течению. Когда собака приволокла обеспамятевшего Лео в дом Ллувеллина, он решил, что все-таки повредился в уме.

Кожа, покрытая темной чешуей, как струпьями. Заостренные кончики ушей. Пучок щупалец растет прямо из плечевого сустава, игнорируя малейшие представления о человеческой симметрии. Острые шипы на локтях и предплечьях. Рубашку надеть Артур не потрудился, а вместо пояса небрежно обернул вокруг талии несколько кожаных полосок с артефактными оберегами.

Артур Закаррейя Ллувеллин, потомок древнего валлийского рода, стоял около окна своей огромной гостиной, глядя на Лео немигающими глазами с желтой рассеченной узким зрачком радужкой. Человеческого в нем сейчас было не больше, чем в Щелкунчике. Хотя нет — в отличие от Щелкунчика говорил он членораздельно и стоял прямо, на двух ногах. Хорошо, что на двух.

Огромный пес лежал рядом с ним, на опаленном, затоптанном наборном паркете, добродушно вывалив два языка из двух пастей, и смотреть на него было еще тяжелее, чем на хозяина.

— Это ты рехнулся тут жить, — буркнул Лео. — Посмотри на себя.

— Насколько далеко ты через ульи прошел? Пока копыта не попытался откинуть?

Я прошел сквозь ульи, подумал Лео. Но отравился. Интоксикация. Похуже, чем ихором Гибуры.

— Ну и что?

— Ну и все, — Ллувеллин прищурил змеиные глаза. — Сюда никто не доберется, ни инквизиция, ни Надзор, ни черт в ступе, ни родня.

— Ну конечно! Главное, чтобы родня не добралась.

Артур отпил из чашки и облизнулся раздвоенным языком. Как он, интересно, с таким языком разговаривает?

— Зачем пришел?

Даже не шепелявит.

Лео вскинул голову.

— Тебе не кажется, Арчи, что за тобой должок. Немаленький такой.

— Что-о?

Брови задрал. Красновато-рыжие щупальца на плече заволновались, словно фантасмагорический эполет. Лео со своего места не видел, есть ли у Ллувеллина хвост. Как же без хвоста!?

— То! — Лео наклонился вперед, уперев кулаки в колени. Он сидел в кресле с облезшей позолотой, пустившем корни в паркет. — Кто тебя просил нападать на инквизитора? Ты отлично знаешь, что у меня имелось собственное задание. Ты подставил меня, скомпрометировал всю мою работу и заодно с невестой рассорил.

— Невесты твоей там и близко не было.

— А жучка мне кто прицепил? Директор школы? Это, знаешь, несколько чересчур, использовать близких так цинично.