Макс Фрай - Третья сторона [сборник litres]

Однажды во время игры – я как раз начала выигрывать и почти по-настоящему этому радовалась, ну, насколько могла – Юсуф вдруг сказал: «О. Кажется, это можно убрать», – и коснулся моего лба; жест совершенно неуместный, но безобидный, так проверяют, не поднялась ли температура. Я даже не отшатнулась, но удивилась: чего это он? Но не успела спросить, потому что расплакалась. Сама не знаю, как это произошло, обычно я очень сдержанная, даже наедине с собой.

Ничего не случилось, поступок Юсуфа меня не обидел, только чуть-чуть удивил, но я рыдала, как в раннем детстве, когда любое огорчение – горькое горе, малейший испуг – лютый ужас, а пустяковая обида невыносима, и кажется, что всё это – навсегда. Юсуф сохранял полную невозмутимость, только выдал мне пачку салфеток и сказал:

– Двадцать первое Правило Джиннов гласит: «Когда хочется плакать, плачь». Вам, конечно, эти правила исполнять необязательно, зато мне есть, чему поучиться. Отлично вы плачете, даже зависть берёт.

Услышать про зависть почему-то было так смешно, что я рассмеялась сквозь слёзы. А досмеявшись, обнаружила, что слёзы наконец-то закончились. И сказала Юсуфу:

– Хорошо. Значит, я могу не извиняться. И не объяснять своё поведение. Тем более, я всё равно не знаю, как его объяснить.

Он отмахнулся:

– Ещё и не такое бывает. Лучше делайте ход, пока я не воспользовался вашим положением и не начал переставлять шашки. Правила правилами, но я с рождения жулик, а против природы не попрёшь.

Как-то мы доиграли; кажется, я даже выиграла эту партию, впрочем, не поручусь, очень плохо помню, чем закончился вечер. И только по дороге домой, заметив, что кручу в руках сложенный зонт, словно бы выполняя простенькое упражнение с мечом, поняла, что настроение у меня если и не отличное, то, как минимум, легкомысленное. И никакой тьмы во мне нет. Только снаружи, но она-то как раз совсем не страшная, мутно-жёлтая, призрачно-голубая, местами оранжевая из-за фонарей.

Тьма не вернулась ко мне ни во сне, ни наутро, а к вечеру я уже почти не верила, что была какая-то тьма, превратившая мою жизнь в аккуратный, грамотно спроектированный филиал ада на одну условно грешную душу; на самом деле, очень условно, сколько там тех грехов. Помнить – помнила и вряд ли когда-нибудь забуду, но не всем измученным телом, как обычно даже выздоровев, вспоминают болезни, а только теоретически: «было – так».

Я, конечно, зашла в «Чёрную чашку» с утра, по дороге на работу, как почти всегда делала. Юсуф приветливо поздоровался, поставил передо мной эспрессо и убежал протирать столы; впрочем, всё к лучшему, мне надо было спешить. Зато вечером он предложил выйти покурить, угостил своей сигаретой, как по мне, слишком уж крепкой, всё-таки я совсем не высший дух. И с нескрываемым, явно злорадным удовольствием любовался, как я давлюсь горьким дымом, наконец милосердно отнял угощение, утешил:

– Ничего, я к ним тоже не сразу привык.

Дождался, пока я развернусь, чтобы войти обратно в кофейню, и прошептал, почти касаясь губами затылка:

– Пятнадцатое правило джиннов гласит: «Не печалься о чужих болезнях, скорбях и бедах, но если можешь исцелить, исцеляй».

А когда я переступила порог «Чёрной чашки», он, конечно, был уже там, стоял, склонившись над кофейной машиной, то ли исправлял какую-то поломку, то ли просто фильтры менял, такой серьёзный и сосредоточенный, что я не решилась спросить, какого чёрта он дурит мне голову. В смысле, сказать, что я теперь, кажется, должна ему целую жизнь. И не знаю, чем отдавать такой долг. И не факт, что придумаю. В общем, я промолчала, но Юсуф всё равно ответил, на миг оторвавшись от недовольно фыркающей машины: «Не все долги надо отдавать».

С Рождества до Нового года в нашей фирме каникулы, и на эту неделю я всегда уезжаю куда-нибудь к морю, в тепло. Я люблю путешествия, можно сказать, только ради них и работаю, а возможность удрать из нашей тёмной мокрой зимы в чужое вечное лето это настоящее счастье – в той форме, в какой оно вообще доступно для меня.

Билеты я всегда покупаю заранее, ещё весной. И гостинцу заказываю примерно тогда же. Потом цены начинают расти и к осени взлетают до почти немыслимых, но дело, конечно, не только в этом; то есть, на самом деле, вообще не в этом, экономна я только в теории, на практике мне плевать. Просто к началу каникул от меня обычно остаётся так мало, что добровольно пальцем не пошевелю, а оплаченные билеты тянут меня как на аркане – туда, где будет почти хорошо. Нехитрый трюк, но со мной он неизменно срабатывает: я не люблю, когда рушатся мои планы. Терпеть этого не могу.

На этот раз всё было иначе – в том смысле, что меня не надо было тащить на аркане, я сама подпрыгивала от нетерпения, предвкушая поездку: если уж раньше солнце и море меня хоть немного, да радовали, то как же отлично там будет сейчас!

За несколько дней до праздников я увидела объявление на дверях «Чёрной чашки». Там было написано: «В Сочельник кофейня будет работать до полуночи, ждём всех, кому одиноко в Рождество». Я сперва очень обрадовалась такой прекрасной идее, но потом вспомнила, что улетаю двадцать четвёртого, сразу после обеда, так что не для меня этот праздник. Так и вошла в растрёпанных чувствах, улыбаясь и чуть не плача. На вопросительный взгляд Юсуфа честно ответила:

– Огорчилась, что не попаду на вашу рождественскую вечеринку. Еду в отпуск, двадцать четвёртого днём самолёт.

– И правда жаль, – согласился он. Больше ничего не сказал, даже, кажется, ободряюще улыбнулся одной половиной рта, но вернувшись домой, я поменяла билет на двадцать пятое. Страшно вспомнить, какую пришлось добавлять доплату, но денег было совсем не жаль. Чувствовала себя полной дурой, и это свежее, яркое ощущение захватило меня целиком.

Юсуфу я ничего не сказала. Решила, пусть будет сюрприз. Сам говорил, что девятое Правило Джиннов велит каждый день кого-нибудь удивлять. Вернее, написал на салфетке. Я её тогда приколола кнопкой к доске для записей в коридоре; так до сих пор и висит.

По дороге я, помню, подумала: «Вот будет номер, если кофейня закрыта!» – и тут же отругала себя за глупость. Юсуф написал объявление, значит, будет работать. Кому и верить, если не ему.

Свернув на площадь, я увидела, что в «Чёрной чашке» горит свет, и прибавила шагу. Впрочем, я всю дорогу очень быстро шла, даже жарко стало, хотя была в лёгком осеннем пальто – очень уж тёплый выдался вечер. У нас почти всегда «чёрное», то есть, бесснежное Рождество.

Юсуф курил у входа, заметил меня издалека, поднял руку в приветственном жесте. Сказал:

– Не надеялся, что вы придёте. – Подумав, добавил: – Но всё равно верил, что будет именно так. Надежда и вера, сами знаете, разные вещи.

– Разные, – подтвердила я.