Дипа Анаппара - Патруль джиннов на Фиолетовой ветке [litres]

– Хотя, – говорит старший, – похоже, ваш муж… ну… как бы сказать, – он бросает взгляд на Пьяницу Лалу, и тот опускает голову, – плохо обращался с вашим сыном?

Переулок заполняет колючая тишина, прерываемая кудахтаньем кур, которые сбежали из криво сплетенных проволочных клеток, и блеяньем козы из чьего-то дома.

Никто у нас в басти не хочет, чтобы Пьяница Лалу оказался в тюрьме. Но и соврать нельзя, потому что старший констебль умный. Мне это ясно, потому что он молодой, как студент колледжа, а уже старший констебль, и задает точно такие же вопросы, как хорошие копы по телевизору. Он не хочет денег от нас. Его единственная миссия – сажать плохих парней за решетку.

– Сааб, ну кто хоть раз не бил своих детей, хаан, сааб? – отвечает за Пьяницу Лалу мужчина, который стоит рядом с ним. – Это же не значит, что нужно убегать. Наши дети умнее нас. Они знают, что мы желаем им лишь добра.

Старший констебль изучает лицо мужчины, мужчина нервно смеется и смотрит в сторону: на серебристые внутренности пустых пакетиков из-под намкина на земле и на малышей, что пытаются стряхнуть руки придерживающих их мам.

Пьяница Лалу открывает рот. Слова не выходят. Затем он трясется, словно сквозь его руки и ноги проходит какой-то поток из-под земли.

Пари и Фаиз не поверят мне, когда я расскажу им про то, что сейчас наблюдаю. Просто прекрасно, что моя серая форма – хороший камуфляж в смоге.

– Ты, – кричит старший констебль, указывая на меня. – Иди сюда сейчас же.

Я ударяюсь головой о бочку, когда быстро ныряю вниз, но уже понимаю, что был недостаточно быстр. « Он скормит тебе твое собственное дерьмо» , – думаю я. Я однажды слышал, как это сказал мой одноклассник Гаурав-который-ненавидит-мусульман: он рассказывал, что Четвертак делает с теми, кто переходит ему дорогу.

– Куда он делся? Где этот мальчишка?

Мой взгляд прикован к повернутой в небо белой тарелке антенны на краю жестяной крыши с другой стороны переулка. Если я буду смотреть на нее в оба глаза, по-настоящему смотреть на нее, то перестану видеть все остальное. Все исчезнет, даже этот полицейский.

Но он уже стоит рядом со мной и барабанит пальцами по крышке бочки. Снимает фуражку цвета хаки. Тугая резинка оставила красную полоску посреди его лба.

– Поглядим, как она на тебе смотрится, – говорит он, широко улыбаясь и размахивая фуражкой у меня перед носом.

Я уворачиваюсь от фуражки, которая пахнет подмышками и, возможно, тюрьмой.

– Не хочешь? – спрашивает он.

– Нет, – говорю я таким тихим голосом, что сам себя не слышу. Полицейский возвращает фуражку на голову, но не натягивает ее на лоб. Потом соскребает грязь с черных кожаных ботинок о кирпич. Подошва его левого ботинка еле держится, швы хлипкие, как нитки слюны. Его ботинки такие же рваные, как мои старые.

– Сегодня нет школы? – спрашивает он.

Я не кашлял, поэтому говорю:

– Дизентерия. Учитель отправил меня домой.

– О-оу, – говорит полицейский. – Съел что нельзя, да? Мама невкусно готовит?

– Нет, вкусно, очень вкусно.

Сегодня все идет не так, и все из-за Бахадура.

– Мальчик, которого мы ищем, – говорит он, – знаешь его? Он учится в твоей школе?

– В моем классе.

– Он говорил что-нибудь про побег?

– Бахадур не может говорить. Заикается он, понятно? Он не может произносить слова, как остальные дети.

– А как же его отец? – Старший констебль понижает голос. – Этот мальчик говорил что-нибудь о том, что отец избивает его?

– Может быть, из-за этого Бахадур и сбежал. Но Фаиз думает, что его украли джинны.

– Джинны?

– Фаиз говорит, что джиннов создал Аллах. Есть добрые и злые джинны, как есть добрые и злые люди. Бахадура мог украсть злой джинн.

– Фаиз – это твой друг?

– Да.

Я чувствую себя немного виноватым из-за того, что ябедничаю старшему констеблю, но я ведь помогаю ему в расследовании. То, что я расскажу, окажется важной зацепкой, которая поможет ему раскрыть дело. И тогда какой-нибудь ребенок-актер сыграет меня в эпизоде «Полицейского патруля». Его назовут « Таинственное исчезновение невинного мальчика из трущоб – Часть 1» или « В поисках пропавшего заики: Душераздирающая сага о жизни в трущобах». У эпизодов «Полицейского патруля» всегда потрясающе названия.

– У нас в тюрьмах недостаточно места и для людей. Если еще начнем арестовывать джиннов, куда мы их посадим? – спрашивает полицейский.

Он смеется надо мной, но я не против. Я просто хочу угадать, каких слов он от меня ждет, чтобы я мог их сказать, и он бы нашел Бахадура. А еще у меня уже болит шея, оттого что я смотрю на него снизу вверх.

Полицейский скребет щеки. Мой живот урчит. Фаиз обычно помогает его унять, давая мне засахаренный фенхель из кармана, который он ворует из дхабы, где работает официантом по воскресеньям.

– Может, Бахадуру было тут скучно? – спрашивает полицейский.

Мой живот снова урчит, и я нажимаю на него, чтобы он утих.

– Его мама так сказала? – спрашиваю я. – Это она вам позвонила, да? Мы никогда не звоним в полицию.

Я сказал лишнее, но лицо у полицейского остается пустым. Он поддергивает брюки, поправляет фуражку и поворачивается, чтобы уйти.

– Через две улицы есть сапожник, – говорю я ему вслед.

Он останавливается и смотрит на меня так, как будто видит меня впервые только сейчас.

– Для ваших ботинок, – говорю я. – Очень хороший. Его зовут Сулайман, и после него ботинки будут выглядеть так, словно на них вообще нет швов, и он…

– И президент наградил его орденом Падма Шри за его службу? – спрашивает полицейский. Я не отвечаю, потому что это шутка, но не смешная.

Он отступает туда, где стоят все остальные. Кивает головой младшему констеблю: три коротких кивка, похожие на какой-то секретный сигнал, как между боулерами и филдерами в крикете. Нам с Пари и Фаизом тоже нужно придумать секретный сигнал.

– Здесь не на что смотреть, – кричит младший констебль. – Вы все, и я сейчас про всех вас, возвращайтесь по домам.

Отцы, матери и дети прячутся по домам, но коричневая коза в пятнистом свитере, в котором она выглядит частично леопардом, выходит из дома и бодает ногу младшего констебля.

– Ублюдина, – говорит он и пинает козу.

Я смеюсь. Выходит громче, чем хотелось бы.

– Чего пялишься? – спрашивает младший констебль. – На мобильник меня снимаешь?

– У меня нет телефона, – кричу я, чтобы он меня не арестовал. Я отхожу от своей бочки-укрытия, медленно, как киногерой, на которого направлен пистолет, и выворачиваю карманы брюк, чтобы он увидел, что в них лишь бита от школьной доски для игры в каррум [16], которую я забыл вернуть на место.

– Этот чокра сейчас сделает тут дело № 2, – говорит старший констебль младшему. – Пусть идет.