Дарья Гущина - Окно в Полночь

— Она мертва!

— Но она была писцом! — эта ссора определённо полезна… — А у любого писателя остается самое главное — черновики и записи! А черновики и наброски… это память. Да, ты расскажешь быстрее. Но она расскажет наверняка. Поэтому… — но продолжить не успела.

— Я тебе жизнь спас! — возмущённо перебил саламандр. — Это что, не считается?!

— А я тебя об этом не просила! И ты моего друга убил!

Сайел вытаращился на меня, как на ненормальную. Баюн укоризненно склонил голову на бок и замолчал. А я… Я вижу две стороны медали, и обе — через призму переживаний, криво и косо. И логик из меня никудышный. Пройдёт время — эмоции улягутся — боль притупится. А пока…

— Ну, знаешь!.. — покраснел от злости саламандр.

— Знаю! — окрысилась в ответ. — И если не выгнала тебя до сих пор… — я сглотнула, отвернулась и, выдержав короткий и жестокий раунд внутренней борьбы, сипло добавила: — потому что благодарна. Спасибо, Сай. За то, что помог и… не бросил. Но ещё одно нелестное слово в мой адрес!..

— Понял, — он опустил глаза, помолчал, разводя гордость с рассудительностью по разным углам «ринга», и выдавил: — Извини.

Я снова села на край ванны, и Баюн опять запел.

— Ну?

— Что «ну»? — буркнул саламандр обиженно.

Надо же, какой чувствительный… А ещё на меня бочку катит… ящур. Я почесала кота за ухом, расслабляясь. Так, я хотела уточнить…

— Почему изменилась реальность? Ведь он же должен был… исчезнуть, — и снова хлюпнула носом, украдкой промокнув рукавом глаза. — А на его месте обнаружился некто, тоже Валентин, тоже верстальщик, и я, оказывается, два года с ним работаю. И вообще по объявлению устроилась. Как такое возможно?

Сайел посопел, повздыхал и честно признался:

— Не знаю, Васюта. Не знаю. Мы никогда не вмешивались в деятельность живых. И, умирая, сущность оставляла размытое пятно в памяти. Всё. О подмене реальности я никогда ничего не слышал, — и, помедлив, добавил неохотно: — Извини.

Кивнув, я погладила кота по спине. Странное ощущение, словно реальность и нереальность поменялись местами… Ещё пару дней назад на работе я чувствовала себя в своей тарелке — в своей реальности, а всё, что происходило дома, казалось сном. А теперь — наоборот. И Сайел, и птеродактиль стали якорями, удерживающими меня в истинной реальности, а рабочий день казался сном — дурным, мутным и далёким. И не только этот рабочий день, но и предыдущие — и плакаты Игорька, и Цыпа с шефом, и тесты, и… Это события двухлетней давности из чужой жизни в корявом пересказе… И какими же они теперь видятся неправдоподобными, незначительными и несущественными… Кажется, механизм психологической защиты включился на полную катушку. Знать бы только предел его прочности…

Часы на кухне пробили полночь, и я привычно вздрогнула. Мир поплыл, «проваливаясь», теряя очертания, становясь кисельно-вязким. Я действовала интуитивно. Опустила Баюна на пол, схватилась за саламандра и сипло попросила:

— Обожги!..

— Чего?

— Обожги! Я не хочу писать!.. Не сейчас!

Вчера шок помог обойти зов полуночи, и сегодня должен помочь.

— Обжигай, говорю!..

Ладони вспыхнули болью, словно на них кипятком плеснули. Я зажмурилась и закусила губу, чтобы не заорать. В голове помутилось, но точно не от «обморока». Если я права, и он меняет мою реальность, то нужно этому помешать. Иначе крыша улетит далеко и навсегда. Если, конечно, я права…

— Ещё? — ехидно уточнил Сайел.

Я нервно съежилась и кивнула. Мало ли… Он крякнул, присел на корточки и сжал мои предплечья. И меня тряхнуло. Не пальцы в розетку и двести двадцать, но похоже… И мой крик показался очень далеким, гуляющим под потолком эхом.

— Продолжим? — глухое и невнятное, как сквозь вату.

Я быстро замотала головой. Вдох-выдох, и сознание проясняется, и пусть трясёт… С макушки по плечам поползло искристое тепло, унимая дрожь и снимая боль. И вспомнилось неожиданно «здоровое» утро. Так саламандр умеет не только убивать, но и лечить?.. А что ещё он умеет?

— Много чего разного…

Кажется, я спросила вслух.

— …но без нормального тела мои способности малы.

Я бессмысленно посмотрела в тёмные глаза, и Сайел пояснил:

— Физическое тело — это ограничитель. Когда становится больно, когда сила сжигает изнутри — значит, её возможности на пределе, а перешагнуть через него — смерть. И тела, и духа — он развоплощается, сгорая. А это маломатериальное тело нечувствительно, и приходится… — он помялся, но добавил: — сдерживать возможности, чтобы не выгореть случайно. И полностью.

Я снова кивнула. Стало легче. Моргнула, присмотрелась и сглотнула. Я сидела на полу, прислонившись к стене. Перед носом болтался шипастый птеродактилев хвост, а на коже, щекочась, плясали белые искры. Стало хуже. Я зажмурилась, а саламандр захихикал. И пусть себе, смех продлевает жизнь…

— Спасибо… — выдохнула тихо.

— Спасиба мало, хочу свечки, — весело отозвался Сайел.

— Не проблема, — я приняла протянутую руку и встала. Ноги будто ватные.

На кухне я включила свет и обнаружила Муза. Пьяный в дупель, он спал на подоконнике, обняв бутылку и завернувшись в тюль. Настенные часы показывали полпервого ночи, но спать не хотелось. И «обмороки» отступили.

— Почему ты не хочешь продолжать книгу?

Я помолчала, заваривая душицу с мятой. Внутренний голос против рассказа ничего не имел, и я изложила свои бредовые предположения.

— Думаешь, твой герой — тоже писец? — переспросил Сайел серьёзно. И ни тени насмешки, только беспокойство. — А как он выглядит?

— Ну… на меня похож. Только коса короче, и… он парень.

Саламандр матюгнулся. Походил по кухне от стеллажа к плитке и снова выругался. Остановился, посмотрел на меня, но ругнуться не успел.

— Да в чём дело-то? — я достала из тумбочки банку с медом.

Сайел сел на табуретку, ссутулился и вытянул ноги. Потаращился на Муза, на потухшие свечи и тихо сказал:

— Сядь. То, что расскажу… Это легенда, древняя и мало кому известная. Заканчивай с чаем и садись.

— Думаешь, не устою? — я, выполняя обещание, зажгла свечи. — Ты меня пугаешь.

— Мне ль тебя пугать? — хмыкнул он. — Я ж не зеркало.

Я выронила зажигалку:

— Видишь, что ли?..

— Нет. Знаю, — саламандр смотрел исподлобья, внимательно и хмуро. — Всё, что случается с ним, отражается на тебе, так? И ты видишь это в зеркале.

Я плюхнула в отвар два ложки меда и села на табуретку. Сайел довольно прищурился на пламя, помедитировал и загробным голосом начал вещать:

— С детства нам рассказывали легенду об изначальном мире — Эрении. Да-да, я только начал, когда позвонил этот… Васюта, не реви! И откуда у тебя столько слёз?.. Ты меня сбиваешь. Вот, на полотенце… Значит, Эрения. Изначальный мир. Созданный из тьмы и света. Вась, ну хватит!.. — посмотрел на меня раздражённо и быстро закончил, не успев толком начать: — Словом, все миры — это повторения Эрении. Как и все существа, в этих мирах живущие, — повторения жителей Эрении. Вот. Вопросы?