Карина Шаинян - С ключом на шее [СИ]

Кожа на затылке съеживается, словно от холода, и становятся дыбом волоски на хребте.

— Зыкински, — говорит Ольга. — Дров — хоть жопой жуй. Спички есть?

— Спички детям не игрушка, — важно отвечает Филька, и Яна заливается визгливым хохотом. Ольга тоже начинает смеяться. Филька скромно улыбается, кланяется, прижав руку к груди. Яна закатывается от деланного смеха, хватается за живот и валится на упругий кустарник.

Ольга вдруг резко замолкает.

— Атас! — шепотом вскрикивает она и падает в кусты рядом с Яной. Приподнимает голову, шипит: — Ложись, дурак!

Филька, недоумевая, опускается на четвереньки.

— Ниже! — шипит Ольга.

— Куртку угваздаю, влетит… — огрызается Филька. Ольга с силой пригибает его голову, и он заваливается набок. — Чего привязалась?

— Там два мужика каких-то ходят, — отвечает Ольга и по-пластунски сдвигается на пару метров вперед. Яна ползет следом. Твердые веточки березы скребут по одежде. Поравнявшись с Ольгой, она осторожно приподнимает голову.

Пляжик отсюда не виден — его загораживают несколько кривых лиственниц, растущих ниже по склону. Зато хорошо видно, как вдоль берега идут, настороженно поглядывая по сторонам, какие-то дядьки в брезентовых энцефалитках и сапогах-болотниках. Один — высокий и тощий, в синей вязаной шапочке-петушке. Другой — чуть пониже и поплотнее, в кепке. И оба — с ружьями. Обычные, в общем-то, дядьки. Они даже кажутся Яне знакомыми, но находятся слишком далеко, чтобы рассмотреть лица.

— На утку пошли, — со знанием дела шепчет Яна и хмурится: — Только сейчас не сезон… Браконьеры! — торжествующим шепотом выдает она. Филька скептически фыркает:

— Откуда здесь браконьеры? Это же которые на редких зверей из «Красной книги» охотятся.

— Да нет же. То есть да. Но те, которые не в сезон, — тоже. Сейчас нельзя, утки птенцов выводят, а они…

Ольга резко приподнимается.

— Тогда надо… ну, вспугнуть их? — шепчет она. — Как же… птенцы же… — ее губы начинают дрожать.

Браконьеры уже скрылись за лиственницами, но если хорошенько всмотреться, между ветвями можно различить два светлых пятна брезентовых курток: незнакомцы по-прежнему размеренно шагают вдоль берега, приближаясь к песчаной площадке. Филька тяжело вздыхает. Яна качает головой и берет Ольгу за локоть.

(Папа обтирает пистолет масляной тряпкой, убирает в кобуру и прячет в сейф. С грохотом запирает железную дверцу. В коридоре стоит почти собранный рюкзак. Мама на кухне складывает в стопку чистые отглаженные майки. Завтра папа уезжает в экспедицию, и они не увидят его целых три месяца. «Пап, зачем пистолет? — спрашивает Яна. — У тебя же ружье». — «Начальнику партии нельзя без пистолета. Ружье — на зверя. А это — от плохих людей. Сама понимаешь, места дикие…» Яна затихает, обдумывая новые сведения. В ее представлении дикие места — потому и дикие, что людей там нет, ни хороших, ни плохих. «Каких таких людей?» — спрашивает она. Папа пожимает плечами. «На кого нарвешься… Зэки, например, беглые. Или браконьеры. Мало ли опасного народу в тайге». Незнакомое слово «зэки» Яна пропускает мимо ушей; ей представляются дикие места, полные плохих людей, стреляющих в несчастных редких животных, и папу — совсем одного, с таким маленьким пистолетом в руке. Глазам становится горячо. «Ну, чего скуксилась? — смеется папа. — Лето пролетит — и не заметишь». Яна мотает головой: «Не куксюсь, не куксюсь».)

— Ссыкуны вы, вот кто, — дрожащим голосом говорит Ольга и встает в полный рост.

Выстрел прокатывается по поверхности озера, больно бьет в барабанные перепонки и дробится о сопки. Испуганно крякают утки и, треща крыльями, срываются с водной глади. Ольга, тихо вскрикнув, ничком падает обратно в кустарник. С берега доносится длинная матерная фраза и переходит в невнятное бормотание: кажется, браконьеры спорят. Яна будто со стороны смотрит на Фильку: тот пытается ползти, но упругий кустарник хватает его за рукава, полы куртки, штанины. Слышно, как трещит, разрываясь, ткань. Мокрое лицо Фильки искажается от отчаяния. Он приподнимается и, вжимая голову в плечи, с пугающей скоростью бежит к Ольге на четвереньках. «Дома узнают — убьют», — равнодушно думает Яна и, согнувшись в три погибели, бросается к Ольге с другой стороны.

— Вам жить надоело? — хриплым шепотом орет Ольга и яростно отдирает от себя руки Фильки, который зачем-то трясет ее за грудки. — Нас теперь прибьют — пикнуть не успеете!

Она выворачивается, коротко бьет Фильку в лицо костлявым кулаком. Тот, утробно ахнув, хватается за нос и грузно плюхается на задницу. Яна нервно хихикает. Филька всхлипывает тонким голосом.

— Чего скулишь, как шизик? — звереет Ольга.

— Я думал, ты… тебя…

— Не меня, — Ольга закусывает губу, поворачивается к Яне. — Наверное, утку, да? Сволочи…

— Тихо.

Яна прислушивается, и, зараженные ее вниманием, Ольга с Филькой тоже замолкают. С берега по-прежнему доносятся голоса. Один, низкий и мучительно знакомый, бубнит неразборчиво, но успокаивающе. Второй — высокий, нервный, выкрикивает одну и ту же фразу, все громче и громче, и уже можно расслышать: «Да что ж это такое, Санек… Что ж это такое, Санек… Что ж это…».

Они переглядываются, пожимают плечами. Ольга показывает глазами назад, и Яна яростно трясет головой: не сейчас. Их слишком легко заметить. Яна шарит взглядом по стланику ниже по склону. Если бы удалось незаметно спуститься, они смогли бы уйти по зарослям… Или нет. Филька расшумится, да и движение веток может выдать: ветер, как назло, стих.

«Да что ж это такое, Санек!» — совсем тоненько выкрикивает браконьер. «А ну заткнулся! — неожиданно громко рявкает второй. — Валим отсюда!» С охотой явно что-то не заладилось. Все трое напряженно посматривают на берег, ожидая, что браконьеры вернутся тем же путем, что и пришли.

Шаги, раздающиеся почти под ухом, оказываются полной неожиданностью. Яна всем телом вжимается в березу, бросает быстрый взгляд на друзей: Ольга распласталась по земле и стала почти невидимой, а вот Филька… Филька торчит. Правда, его болотно-коричневая куртка почти сливается с темными березовыми листочками. Может, пронесет… Шаги все ближе; браконьеры быстро взбираются на сопку. Похоже, торопятся уйти кратчайшим путем. Изнывая от любопытства, Яна чуть-чуть, буквально на сантиметр приподнимает голову.

Она почти не удивляется. Походка, голос, одежда, — все это казалось ей знакомым, потому что и было знакомым — до последнего движения, до едва уловимой интонации. Прижав ладонь ко рту, Яна смотрит, как папа, спотыкаясь о кустики березы, тащит под руку своего дядю Юру. Его редкие светлые волосы, обычно зачесанные поперек лысой макушки, встали влажным венчиком, щеки покрыты бурыми пятнами. Его скомканная кепка торчит из папиного кармана. «Да что ж это такое…» — стонет дядя Юра. «Идем, идем, у меня дома бутылка есть», — отвечает папа и плотно сжимает рот — как будто щелкает по клавишам пишущей машинки, печатая сложную статью. Веснушки, обычно почти незаметные, похожи на ржавые брызги на побелевшем лице.