Ника Ракитина - Колодец Ангелов [СИ]

Спустя пять минут дверь скрипнула и в коридор высунулась довольная физиономия Леденцовой.

— Виталий Шанович велели заходить по восемь человек. Антя, сюда, быстро, я нам место заняла.

Калистратов протиснулся в аудиторию и, следуя за Катериной, покосился на логика. Тот, подпирая щуплой фигурой демонстрационный экран, пялился в пол с видом роденовского Мыслителя.

Леденцова плюхнулась в полукруглое кресло и решительно ткнула кнопку на столе, чуть не прищемив изоляционной сферой Антона.

— Э-э, полегче, — юноша придержал опускающийся прозрачный купол и занял свое место. — Ты чего, нервничаешь?

— Я злюсь, — сквозь зубы процедила Катерина. — Этот придурок наелся чеснока перед экзаменом, у меня аж голова разболелась.

Антон пожал плечами и деликатно промолчал. Сам он ничего такого не почувствовал, но кто его знает, может, Катьке пришлось лобызать препода?

— Хорошо, что ты не вампир, — попытался разрядить обстановку Антя и был проморожен ледяным взглядом.

— Тяните билеты, — отмер динамик на потолке купола, и Катька, не глядя, ткнула пальцем в монитор перед собой. Антон вгляделся в мельтешение цифр и последовал примеру соседки. На экране глумливо мигнула желтая чертова дюжина.

Катька осторожно вытащила из кармана платья шпаргалку Штирлица и пристроила на коленках. Коленки, к слову, оказались неприкрытыми (Леденцова всегда предпочитала радикальное мини), и юноша смущенно кашлянул.

— Дубль раз, — прогудел динамик голосом логика. — Билет номер тринадцать. Внимание на экран.

Антон приготовился, было, узреть какие-нибудь таблицы истинности, но тут по темному монитору пробежала вязь неизвестных символов, а потом проступило лицо. Женское. Бледное, с капельками пота над верхней губой, с яркой россыпью веснушек по переносице.

«Готовность номер один… все к шлюпкам… — донесся еле слышный из-за треска и свиста голос, — Лобов ранен…»

Экран мигнул и погас.

— Ты это видела? — шепотом спросил Калистратов и попытался сглотнуть. В горле пересохло.

Катька сидела неподвижно, вперив круглые глаза в пустой монитор и, словно выброшенная на берег рыба, разевала рот.

— Ба… ба… ба… — наконец, отмерла Леденцова.

— А? — не понял Антон, а Катька, выдавив еле слышное: «воды…», бумкнула головой о стол.

Калистратов подпирал снежно-белую стену коридора и вот уже битых четверть часа гипнотизировал взглядом дверь лазарета. Дверь равнодушно поблескивала никелированной ручкой и время от времени подмаргивала зеленым окошечком с надписью «Только для пациентов и персонала».

«Интересно, — подумал Антя, неужели кому-то без причины захочется посетить лазарет? Или это для таких вот сочувствующих, как он, написали?»

— Сколько раз я повторял, — донесся из-за угла мощный бас, — что от этих ваших инноваций страдают наши дети!

— Борис Шамильевич! — возмущенный голос собеседника взвился под потолок и там почил, поглощенный шумоизоляционным покрытием. — Ваши дети от моих инноваций ничего, кроме пользы, не получают! Глядишь, даже думать научатся! Это же ло-ги-ка!

— А девушка? — пред грозовыми раскатами деканского гласа был бессилен даже потолок.

— Да, честное слово, понятия не имею, что произошло!

Спорщики завернули в коридор — оба невысокие, чернявые, несколько восточной наружности. Вот только лицо декана Малкевича обрамляла окладистая борода.

— Я, как обычно, зарядил учебный файл, — логик пожал плечами, — между прочим, с законами силлогистики. А она как грохнется в обморок! Может, испугалась, что не сдаст.

— Леденцова? — скептически поднял бровь декан и тут узрел Антона.

— Калистратов! — Малкевич потер руки. — Ты-то мне и нужен. Что там у вас на экзамене случилось?

— А… мнэ… — проблеял юноша, а логик вдруг расплылся в широкой улыбке и сахарным голосом произнес:

— Антон, будьте так любезны, расскажите, что за билет вам попался.

— Тринадцатый… — нерешительно сказал Тошка, с недоумением глядя на Шановича. Тот несколько раз кивнул, точно китайский болванчик.

— Там были… — Калистратов напрягся, вспоминая собственные шпоры, — всякий Сэ есть Пэ. Или не есть…

— Я же говорил! — улыбка логика стала вовсе ослепительной. — Антон, где ваша зачетка?

— Тут… — Калистратов обалдело закатал рукав свитера, предъявляя широкий пластиковый браслет на запястье. Виталий Шанович с энтузиазмом ткнул в миниатюрный экран пальцем. Браслет моргнул, считывая отпечаток, а декан прищурился.

— А что произошло с девушкой?

— У нее горе, — ляпнул Тошка и сглотнул. В самом деле, не говорить же преподавателям, что им тогда на экране невесть что примерещилось. Сейчас, немного отойдя от происшествия, юноша был уверен, что с ним случилась какая-то неприятная галлюцинация. А Катьке могло поплохеть от чего угодно.

— Что за горе?

— Ее парень бросил, — Калистратов вздохнул. Вообще-то врать он не любил. — Вчера вечером.

— Надеюсь, без последствий? — Малкевич напрягся.

— Не, ничего такого, — Тошка испуганно сглотнул. Не хватало еще, чтобы декан впутал в дело специалистов из Отдела защиты прав ребенка. — Между ними и не было ничего.

— Ну-ну… — Малкевич сурово пошевелил бородой. — Значит, так. Вы, Виталий Шанович, отправляйтесь принимать экзамен. Вы, Калистратов, обождите меня здесь, а я навещу пострадавшую.

Декан решительно ткнул зеленую панель, двери лазарета бесшумно разъехались. Логик поспешно ретировался, а Антошка перевел дух. И кто его за язык тянул врать о Катькиных амурах? Сказал бы, что перезанималась. Или, может, в нем заговорили эти… комплексы?

Калистратов скривился. У него самого с девушками как-то не складывалось. Нет, Тошка, конечно, периодически влюблялся и всё такое. Только вот представительницы прекрасного пола считали его лохом и ботаником. А уж после того, как во втором семестре златокудрая Светка — местный Эверест, который Антя по незнанию попытался покорить — высмеяла его на глазах однокурсников, парень и вовсе приуныл. И полностью отдал предпочтение книжкам и гаммам.

Мелодичное треньканье «Пионера» вывело юношу из задумчивости, и, вытащив телефон, Тошка снова вздохнул. По экрану розовой каллиграфией потекло сообщение:

— Сынок, ты покушал?

Зоя Прокопьевна Калистратова, пианистка, актриса и просто «образец женственности», как называли ее столичные газеты, обожала изысканные шрифты. И сына обожала тоже.

Потому-то после школы и рванул Калистратов-младший из Питера в Нижний. Подальше от родительской любви и тотальной опеки. Он часто задавался вопросом, почему именно сюда, а не куда-нибудь в Пермь или Воронеж, где были отличные консерватории, чьи выпускники-пианисты гремели по всему миру? Впрочем, Антя давно перестал мечтать об артистической карьере, полагая главным для себя свободу. А, может, просто потому что в Нижнем тоже были Врата, и детская мечта становилась чуть ближе, когда Калистратов видел, как в безоблачную погоду далекое кольцо на высоком шпиле ловит закатные лучи.