Рома Ньюман - Человек-радар [litres]

А потом начались глюки. В паре шагов от меня вдруг возник Макс Шеллин, которого я всего две недели назад заколол ножом. Собственно, он и стоял с торчащей из глотки рукоятью, а губы, покрытые жирным слоем запекшейся крови, шевелились, пытаясь что-то сказать. Мертвец проводил меня мутным взглядом, когда я проковылял мимо. До дома Маляра оставалось не более сотни шагов.

Следующим нарисовался Борис Шеллин. Бугай стоял на перекрестке и, в отличие от братца, не пытался ничего поведать. Лишь следил за мной единственным глазом. Я отстрелил ему полголовы, вместо которой теперь болтались кровавые ошметки. Ужасное зрелище. Я начинал паниковать. Страх и чувство вины, терзавшее меня после «гретельской бойни», наконец взяли верх. Я оказался припертым к стенке собственной совестью, и ее удары были больнее тысячи пуль.

Я почти добрался до цели, осталось лишь пересечь проезжую часть. И тут появилась она. Саяра Бетреддинова выпрыгнула откуда ни возьмись и зашипела на самое ухо:

– Это ты нас убил! Ты убил нас всех, Следопыт! Ради чего? Что ты изменил?

Я налетел на собственный вольвешник, перекатился через капот, растянулся на тротуаре. Кто-то, матернувшись, перешагнул через меня и поспешил прочь. Сил не осталось. Надо мной нависла Саяра. Ее грудь была разодрана в клочья выстрелом с дирижабля правительства, я наблюдал вываливающиеся из раны куски плоти.

– Ты нас убил, Следопыт! Ты это сделал! Это ни к чему не привело!

Я перекатился на живот и, встав на четвереньки, пополз к заветной двери. Но ведь она не имела ни домофона, ни звонка! Я попытался постучать. Рука вяло скользнула по потрескавшейся древесине. Я растекся на единственной ступеньке, более ни на что не способный.

– Маляр… – воззвал я, но не услышал собственного голоса.

Бетреддинова опустилась на корточки, вполне осмысленно глядя мне в лицо. За ее спиной появились братья Шеллины.

– Ты просто висишь на ниточках, – произнесла она.

Возможно, Саяра сказала еще что-то, но я уже не слышал. Веки показались невообразимо тяжелыми. Я сомкнул их и больше не смог поднять. Все вокруг потеряло значение, а затем и вовсе исчезло.

Придя в себя, я сразу об этом пожалел. К горлу подкатила тошнота, вспыхнувший дневной свет больно резанул по глазам. Я лежал на узком, неудобном диване, накрытый старым пледом. Меня мутило, как после трехдневной попойки, а из одежды остались лишь развеселые плавки с логотипом Супермена.

Дождавшись, пока глаза адаптируются к мрачному блеску свинцового неба, проглядывавшего сквозь окно в деревянной раме, я осмотрелся. Куцая, но аккуратная обстановка. Старая мебель, времен молодости моих родителей, и насыщенный запах дешевых сигарет. Разглядев свой портрет возле старенького пианино, я догадался, что нахожусь в квартире Маляра.

Изрядно покряхтев, я сел на диване. Заскрипели изношенные пружины. Организм отозвался головокружением и тошнотой. В комнату вошел Маляр. Он был одет в неизменную камуфлированную куртку, в одной руке держал зажженную беломорину, в другой – кружку, над которой клубился кипяточный пар.

– Оклемался?

Меня передернуло от его голоса – в моей несчастной голове он отозвался точно выстрел из дробовика.

– Я все-таки до тебя дошел?..

– Ишь, шустрый какой – дошел он! – усмехнулся Маляр. – Тащить мне тебя пришлось на своей поломанной спине. Слышу – под окном суета какая-то началась, выглянул – там ты. Лежишь, сам с собой разговариваешь. Голова кружится?

– Ага…

– Тошнит?

Я кивнул. Он протянул кружку.

– Пей.

– Что это?

– Отвар алтайских трав. Должен помочь.

– Горячо же…

– В том-то и суть.

Я сделал глоток и охнул:

– Я обжегся!

– Баба, что ль? Пей, пока не остыл! Я завтрак приготовлю.

– Какой, на хрен, завтрак, Маляр… Я тебе от одной этой водички весь ковер облагорожу.

– Когда допьешь, станет получше. Главное – все осушить, до последней капли.

Он скрылся на кухне. Мне не оставалось ничего другого, как продолжить цедить напиток, чернотой очень напоминавший чифирь. Справедливости ради замечу: бодяга реально помогла. К тому моменту, как я выдул полкружки, тошнота отступила, а с последними глотками ушло и головокружение.

Я скинул плед, осторожно поднялся на ноги. Вопреки опасениям, давление не шибануло по вискам, а колени не дрогнули. Я покрутился перед зеркалом допотопного трельяжа, осматривая отражение. Тело оказалось покрыто ссадинами и синяками, заработанными, по-видимому, при многочисленных падениях. Странно, что в этот раз голова осталась практически целой. Научился беречь, что ли?

Одежда, аккуратно сложенная, лежала на стуле возле дивана. Я влез в джинсы, накинул футболку, прошел на кухню. На старенькой газовой плите трещала глазунья, Маляр нарезал овощи.

– Получше стало? – не оборачиваясь, спросил он.

– Стало. Из каких таких трав ты чаи бодяжишь?

– А-а-а, это семейный рецепт. Ему меня еще дед по матери научил. Вот кто действительно умел людей на ноги ставить.

Я опустился на стул. Энергии в теле пока было маловато. Маляр поставил на стол передо мной тарелку с яичницей, чашку с овощами, хлеб. Сам сел напротив, смачно раскурив беломорину. Я подумал, что этого мужичка можно смело снимать в рекламе табачных изделий, и накинулся на завтрак. После выпитого чая начал разыгрываться аппетит.

– Где на этот раз тебе перепало? – поинтересовался Маляр.

– В «Марте», – буркнул я, не отрываясь от трапезы.

– В этом борделе? Там-то ты что забыл?

– Отрабатывал заказ клиента.

– Не приглянулся одной из девчонок?

– Я без понятия, что произошло. Мне резко поплохело, я попытался уйти – пришлось покувыркаться на лестнице. Отсюда и свежие синяки.

– А я не про них говорю.

Впервые за разговор я поднял на художника глаза.

– Раны на теле – это ерунда. Поболят да пройдут. Кто-то здорово надругался над твоим энергетическим каркасом. Дырок наделал – сила из тебя во все стороны убегала. Пришлось применить акупунктуру и другие приемы, чтобы залатать.

– Ты знаком с акупунктурой? – недоверчиво спросил я.

– Немного.

– Откуда?

– На киче люди разные встречались. Кое у кого было чему поучиться.

– Ясно, – кивнул я и продолжил трапезничать.

– Тот, кто тебя покорежил, был силен. – Художник сделал затяжку и спросил, как мне показалось, с некоторой издевкой в голосе: – Неужели ты его не почувствовал?

– Биолок много чего фиксировал… Наверное, не смог растолковать предупреждение.

– Так зачем все же ты туда поперся?

Я поколебался. С одной стороны, существовала такая штука, как профессиональная этика, – я не имел ни малейшего права посвящать посторонних лиц в дела клиентов. С другой – речь шла о Маляре. Он уже здорово помог мне советом в ситуации со школой «Гретель». Да и, положа руку на сердце, Маляра можно назвать единственным, кто до конца понимал меня, понимал, через что я прохожу, с чем мне приходится уживаться. Многие факторы делали необычного художника ценным союзником, на которого я бы хотел полагаться в дальнейшем. Казалось, суровый дядька в армейской куртке не может не заслуживать доверия.