Грег Бир - Королева ангелов [litres]

Она не стала дальше уговаривать его. Они сидели в тишине церкви, розовые и оранжевые солнечные лучи пробивались сквозь пыльный воздух над их головами и утыкались в дальний угол притвора. Она почувствовала на своих ребрах руку и локоть Эфраима и задалась вопросом, что он делает, ведь, конечно, не щупать же он ее пытается; затем он отстранился, держа что-то в руке.

Он встал.

– Вы же зои. Я знал, что у вас должно быть оружие, – сказал он. Затем поднял пистолет в правой руке, осмотрел его, снял с предохранителя и направил себе в грудь.

– Господи, нет, – выдохнула Мэри, не смея двинуться к нему.

– Вряд ли я это сделаю, – сказал он. – Я запомню, каково это было… Я вспоминаю все больше. – Оружие в его руке дрожало. Он поднял пистолет к голове. Мэри медленно встала и протянула руку.

– Пожалуйста, не приближайтесь, – сказал Эфраим. Он шагнул в проход и повернулся к передней, потом к задней части церкви. – Меня заставили задуматься обо всем плохом, что я когда-либо делал. Меня заставили переживать это снова и снова. Затем стало еще хуже. Я вспомнил то, чего никогда не делал. Я чувствовал боль, какой никогда не знал, эмоциональную боль, физическую боль. Кто сказал, что боль забывается? Я ее помню. Надо просто нажать на нужную кнопку, верно?

– Нет, – сказала Мэри. – Нас доставят домой. Вы пройдете коррекцию.

– Я вспомнил мать и то, что тогда увидел. Она сказала, что мне следовало спасти ее. Пришел Сэр и помог ей истязать меня. Эмануэль тоже был там. Они сказали, что я ничтожество. – Лицо Эфраима было мокро от слез, они оставляли пятна на рубашке. Мэри ошеломленно наблюдала, как морщины на его лице становятся все глубже, словно страдание высасывало из него все соки. Он с силой прижал пистолет к виску. – Я просто нажму на курок?

– Нет, – сказала она тихо. Кто она такая, чтобы лишать его этого последнего утешения? Как она способна понять его, если никогда не бывала под «венцом»?

– Это была ошибка, верно? – спросил Эфраим. – Это со мной сделали по ошибке.

– По ошибке, – подтвердила Мэри.

Он опустил левую руку и прислонился к скамье, затем медленно попятился к выходу из церкви, сделал несколько неуверенных шагов, отдохнул, перешел на другую сторону прохода, отдохнул; при этом пистолет оставался в его правой руке, прижатый к виску.

За церковными стенами Мэри услышала низкий мерный гул.

– Это за нами, – сказала она.

– Я не хочу помощи, но не могу справиться с этим сам, – сказал Эфраим. – Мне запустили в голову сороконожек. Они ползали там, глазели на мои мысли и кусали меня всякий раз, когда им не нравилось, что́ я думаю. Словно в уши заливали горящий бензин. Я чувствовал, как мой мозг вскипает.

Мэри прикоснулась к своим щекам. Они тоже были влажными.

– Вы не заслужили ничего этого, – сказала она. – Прошу вас!

– Если я останусь жить, это не причинит вам такой же боли, потому что это не будет полным провалом, – сказал Эфраим, его голос в церкви был едва слышен. – Но будет больно мне.

– Не сдавайтесь, – сказала Мэри. – Пожалуйста, не сдавайтесь. Это всего лишь воспоминания. Это можно исправить. Коррекция способна помочь.

– Я перестану быть собой, – сказал Эфраим.

– Вы хотите оставаться человеком, носящим в себе такую боль?

– Я хочу умереть.

– Это будет несправедливо. Вам надо поехать домой и… постоять за себя. Узнать, почему твой брат так поступил.

– Он всегда защищал меня, – сказал Эфраим.

– Вы должны убедиться, что справедливость восторжествовала, – сказала Мэри. Ей казалось, что вся ее философия рушится перед лицом этого примера неадекватности людской законности, ужасной силы извращенного закона.

– Я никому ничего не должен, – возразил Эфраим.

– Должны – себе, – сказала Мэри. Она надеялась, что он не заметит ее собственной неуверенности. – Пожалуйста.

Эфраим был каменно неподвижен. Долгую минуту, пока рев воздушного судна за стенами церкви нарастал, он стоял в самом начале прохода, ведущего к двойному алтарю под освещенным окном.

Затем он опустил пистолет. Его лицо расслабилось, а голова завалилась набок.

– Я должен спросить его, – сказал он. – Я спрошу его, почему он так со мной поступил.

Мэри медленно подошла к нему и попыталась забрать пистолет из его руки. Он вдруг резко отстранился, в глазах светилось отчаяние.

– Я верну его вам, но обещайте… если я попрошу его у вас снова, если не выдержу, вы позволите мне сделать это?

Мэри убрала руки.

– Пожалуйста…

– Обещайте. Зная, что выход есть, я смогу вынести остальное. Но если мне предстоит всегда помнить…

– Хорошо, – сказал словно бы другой голос внутри ее. – Обещаю. – Она вздрогнула, услышав эти слова, увидев внутри себя того, кто их произнес: высокого и черного как ночь. Ее высшее и лучшее «я». Молодая женщина восточного типа осталась; но, как мать становится дочерью своего ребенка, приняла это новое, доверилась ему.

Эфраим опустил глаза и протянул ей пистолет.

– Уберите его так, чтобы я не видел его, но знал, где он.

Она глубоко вздохнула и положила пистолет обратно в карман.

– Они уже тут? – слабым голосом спросил он.

– Летят, – сказала Мэри. Она обняла его, потом взяла за плечи и оттолкнула на расстояние вытянутой руки. – Оставайтесь внутри. Задержитесь здесь на минуту.

Выйдя из главных дверей, она заморгала от яркого солнечного света. Сулавье и Шарль стояли на краю делянки с хрустальной травой за церковной лужайкой и белой подъездной дорогой из песка и гравия. Они смотрели на северо-запад, прикрывая ладонью глаза.

Сулавье повернулся и помахал рукой.

– Думаю, это ваши, – крикнул он издалека.

Зеленая с темно-серым «Стрекоза» выскочила из-за массивных, похожих на кристаллы кальцита домов и зданий Терье-Нуар, на весу ее удерживали широкие двойные лопасти, вращающиеся на центральной оси, двигалась она быстро и точно, то припадая вниз, то зависая, нос напоминал морду жука. Мэри помахала рукой. «Стрекоза» обогнула церковные земли и завалилась на бок, как разворачивающаяся в воздухе птица. Волна теплого воздуха ударила Мэри в лицо, взметнула волосы; низкий настойчивый рокот лопастей успокаивал и обнадеживал.

На подкрылках снизу выделялись надпись «Береговая охрана» и звезда, светло-серые с черным контуром.

«Стрекоза» приземлилась на церковной лужайке между Мэри и Сулавье. Широкие лопасти винта замедлили движение и поднялись вертикально, как мечи в салюте. Из бокового люка ловко выпрыгнула женщина-пилот и побежала к ней по траве.

– Мэри Чой? – спросила она, тяжело дыша, снимая шлем.

– Да, – сказала Мэри.

– У нас есть три минуты до того, как эспаньольские воробьи устроят на нас охоту. Хотите присоединиться? – Пилот нервно переминалась с ноги на ногу, поглядывая на небо. Ее помощник, второй пилот, развернул летательный аппарат и держал Сулавье и prêt’ savant на прицеле.