Вилли Конн - Газовая атака

"Террорист" сорвал грязный коврик с полки, и детектив увидел миниатюрный прибор.

— Это пульт управления атомной ракетой. Чуваки думают, что она в их руках. Какие идиоты! Она управляется отсюда. Через несколько минут я запущу ее. Американцы ответят ударом на удар. Начнется атомная война. Брат, нам потребуются все наши способности — и логические и эмоциональные, чтобы управлять бойней. Мы должны воссоединиться.

— Хорошо, — согласился, подумав, "сиплый", — но обещай, как только мы сокрушим человеческую расу, ты снова выпустишь меня на волю.

— Клянусь тебе, брат! — торжественно ответил "террорист".

И тут в воздухе возникли эфемерные очертания двух полушарий головного мозга: левого, там, где стоял "сиплый", и правого, на месте "террориста". Между ними зажглось что-то изумрудное, похожее на елочную игрушку. Паря, как медузы на глубине, оба полушария двинулись к "изумруду", чтобы, достигнув его, слиться в единое могущественное существо.

Майк достал револьвер. Чуть дыша прицелился и нажал на спуск. "Елочная игрушка", как шаровая молния, принялась биться о стены. Майк выскочил из подвала. Увлекая за собой Элен, побежал прочь. Сзади раздался взрыв. В зареве полыхающей лачуги он увидел бегущих десантников и пошел им навстречу.

— Сколько времени, генерал? — освободившись из крепких дружеских объятий русских, спросил Майк.

— Половина двенадцатого, — ответил Кабан.

Дик Прустер бросил взгляд на пилотский хронометр.

— Половина двенадцатого, — удовлетворенно отметил он.

Атомный бомбардировщик вышел на цель в точно рассчитанное время. Еще немного — и все будет кончено. Дик повернул ручку приемника. В кабину ворвался ликующий голос американского диктора:

— "…Чувляндия обезврежена! Террористы арестованы!.." — кричал он на всю планету.

Повернув штурвал влево, Дик положил бомбардировщик на обратный курс. На выходе из виража он едва не столкнулся с кучкой облаков — удивительно правильной округлой формы, похожих на НЛО, покинутые своими обитателями. Теперь их было на одно больше. Подобно коням погибших рыцарей, они скорбно паслись на освещенном тусклой луной небосклоне.

— Матерь Божья!

Дик испуганно заморгал — ему показалось, что в одном из "облаков" он увидел открытый люк и ступени, ведущие внутрь. Бомбардировщик вдруг встал на дыбы. "Облако" рвануло его на себя, как скатерть с алюминиевыми мисками. Мимо пилотской кабины неслись обрывки плоскостей, лонжеронов, сплюснутые топливные баки. Влекомые сверхмощным притяжением, они летели навстречу своей гибели в самый центр "облака". Чудовищный взрыв потряс небеса и землю. Не стало ни самолета, ни "облака".

Это был НЛО графа д’Аршаньяка — последнего из участников вторжения, предпринятого инопланетянами в 199… году от Рождества Христова.

Нью-Йорк встретил своих избавителей цветами и фейерверком. Открытая машина с Майком и Элен, словно лодка, плыла по морю улыбок и оваций.

— Майк, они бы на сто процентов избрали тебя президентом Соединенных Штатов. Может быть, стоит подумать? — пошутила миссис Райт.

— Лучше быть хорошим сыщиком, чем плохим президентом, — в тон ей ответил Норман. — А кстати, Элен, вам не жаль пятидесяти тысяч и утраченной юбки Анжелики?

Вместо ответа, миссис Райт слегка приоткрыла свой атташе-кейс. В его глубине мелькнул клочок ткани, оторванный от пурпурной юбки Анжелики, и Норман почувствовал приятное возбуждение, как от выпитого бокала шампанского.

— Не считайте меня идиоткой, Майк, — усмехнулась Элен.

Магнитофонная кассета дернулась, остановилась. Не отрываясь от пишущей машинки, я заменил ее на другую…

— Сначала огонь оближет твои пятки. Потом поднимется выше и станет лизать твои гениталии. Это будет медленный, очень медленный огонь, дон Филиппо! Все удары шпаг, изведанные тобою за свою грешную жизнь, покажутся тебе комариными укусами в сравнении с той болью, которая тебя ждет. Нет ничего ужаснее, чем подобная казнь, и нет палачей опытнее, чем наши. — Голос судьи, поднимавшийся из подземелья его души, отвергшей свет и соблазны мирской жизни, умолк. Но его горящие глаза аскета все так же неистово сверкали, впиваясь в бледное лицо узника.

Дон Филиппо, красивый идальго с талией танцовщицы и кулаками молотобойца, понимал, что речь судьи — не всплеск слепой ярости импотента, возомнившего себя праведником, а начало изощренной пытки.

Слова были таким же страшным орудием, как раскаленные щипцы или тиски для размозжения костей. От них веяло жаром паленого человеческого мяса и ледяным холодом тайных захоронений. Дон Филиппо был не в силах отвести руку палача, но попытаться не слушать судью он мог.

Дон Филиппо перевел взгляд на зарешеченное окно темницы, где копошились голубки.

Почувствовав, что жертва ускользает, судья черным вороном кинулся к окну:

— Прочь, мерзкие птицы!

Голуби взмыли в напоенный ароматом спелых персиков воздух Кастилии, унося что-то золотистое, привязанное к лапкам. И узник проводил их тоскливым взглядом.

— Дон Филиппо. — Голос судьи стал неожиданно вкрадчивым, почти ласковым. Так молодая свинарка ласкает поросенка, которого предстоит зарезать. — Неужели тебе не хочется жить?

— Жизнь — дорогая штука, судья. Хватит ли у меня дукатов, чтобы выкупить ее у вас?

— Цена не велика, Дон Филиппо, отрекись от своих двух жен — от этих ведьм, помутивших твой разум, — и ты спасен.

— А что ждет их?

— Костер! Пусть ведьмы сгорят в огне! — Глаза судьи загорелись с новым неистовством.

— Я люблю обеих. Одну — черненькую и быструю, как крыло ласточки, и другую — пушистую и светленькую, как ее брюшко. Для того чтобы это понять, надо хоть что-то иметь в штанах, судья.

— Мерзкий многоженец! Ты!.. — Судья ошпарился собственной яростью, как повар опрокинутым кипятком. — Ты извращенец, нарушающий законы природы!

— Взгляните на эти растения, судья, — с улыбкой, пробужденной отчаянием, дон Филиппо указал на толстые, мучнистой белизны отростки, свесившиеся в келью. — Не так ли мужчина ищет чрево, способное произвести дитя его мечты? А что сталось бы с лошадиной породой, судья, если бы лучшего скакуна вели к одной и той же кобыле? Порода выродилась бы. Не ждет ли то же самое род людской, погрязший в единобрачии? Я специально говорю о лошадях, чтобы вам было понятнее.

— Гнусный выродок! — заскрипел зубами судья.

— Может быть, вы и правы. Новая любовь обычно затмевает старую, как восходящее солнце затмевает застоявшуюся луну. Но мне светят сразу два солнца — я полюбил вторую, не разлюбив первую. И почему, черт вас всех побери, человек, нашедший вторую жемчужину, должен вышвырнуть первую?