Роберт Беннет - Город чудес

Пожара нет. Более того — нет самого дома. Имение позади него окутала непроницаемая тьма, как будто луну закрыло тучей, напрочь заглушив весь свет с небес.

Нет, все еще хуже: в тридцати шагах к югу от того места, где он стоит, мир просто прекращает существовать.

Сигруд вертится, гадая, что происходит, и пытаясь найти укрытие у стены — но стены нет. Вокруг него только пустота, не считая ворот, как ни странно. Ворота словно висят в воздухе, большие железные решетчатые створки болтаются, одна полуоткрыта, другая полузакрыта. За ними ничего. Просто стена тьмы.

Потом закрытая половина ворот распахивается, тихо скрипя петлями, словно ее толкают сзади.

Сигруд вскидывает винташ. Целится в ворота, сам не зная чего ждать.

Затем видит их. Глаза во тьме. Глаза как у кошки, едва различимые. Или, быть может, они смахивают на крошечные, далекие белые звезды…

Сигруд стреляет. Он стреляет в эти глаза раз, другой, третий, четвертый, пятый… Затем останавливается, вспомнив о боеприпасах.

Ждет.

Глаза моргают, очень медленно. Затем они начинают продвигаться, шаг за шагом.

И по мере приближения они словно одолевают какой-то барьер, потому что вокруг глаз проявляется лицо юноши, бледное и истощенное, а также черные как вороново крыло волосы и тонкая шея. Сначала кажется, что голова молодого человека висит в воздухе так же, как железные ворота, но затем Сигруд видит, что на нем черное одеяние, которое колышется, несмотря на отсутствие ветра. И по мере приближения молодого человека дрейлинг начинает слышать много странных вещей…

Стрекот, далекие шорохи и любопытный, аритмичный перестук. Камешки, падающие со склона; дрожь листьев; стон деревьев; медленное падение капель воды. Сигруд подавляет дрожь, когда слышит эти звуки: они заставляют его чувствовать, что он один в лесу ночью, а вокруг собираются бесчисленные невидимые наблюдатели.

Его настигает неприятное озарение.

«Они окружают меня…»

Сигруд смотрит вниз. Ворота — не единственное, что сохранилось в этой безграничной темноте: у его ног — широкий участок земли, мульча, которую он видел ранее.

— Континентская почва, — говорит молодой человек, и Сигруд мгновенно узнает его высокий, холодный голос. — Это помогает мне проявлять себя здесь, по другую сторону Южных морей, знаешь ли.

Сигруд смотрит на него.

— Ноков.

Юноша слегка улыбается и кивает.

— Мало кто осмелится произнести это имя вслух. Не будь я уже здесь…

Сигруд улыбается в ответ. Затем он снова начинает стрелять.

В винташе осталось всего два патрона. Они не причиняют Нокову никакого вреда: как будто Сигруд стреляет холостыми или пули исчезают, едва покинув ствол.

Сигруд смотрит на пустой винташ, морщится и швыряет его в Нокова. Оружие проходит сквозь него, как будто юноша сделан из дыма.

Ноков моргает, слегка возмущенный.

— В этом не было необходимости.

Сигруд игнорирует его, вытаскивает свой нож правой рукой и бросается на Нокова, рубя и коля. Ноков хмурится — снова на его лице выражение легкого недовольства — и как будто мигает каждый раз, испаряясь, прежде чем лезвие приблизится к нему.

И все же Сигруд не сдается. Он уже убивал божественных созданий этим клинком, так что готов, по крайней мере, попробовать еще раз. Задыхаясь и морщась от треска в ребрах, он кидается на Нокова снова и снова.

Наконец Ноков вздыхает.

— Хватит, — говорит он.

Хрупкая бледная рука взмывает и костяшками пальцев касается щеки дрейлинга…

Тот как будто попадает под кучу кирпичей, свалившихся с неба. Сигруд рушится в грязь, поврежденный бок вопит от боли. Нож вываливается из его руки, и весь воздух выходит из легких. Он пытается перекатиться на спину, но даже для этого не осталось сил.

— Это мои владения, — спокойно говорит Ноков. — Здесь ты не можешь причинить мне вред. Не можешь сбежать от меня. Я могу делать с тобой все, что захочу.

Ноков наклоняется и хватает Сигруда за челюсть. Хотя Ноков выглядит юношей, почти подростком, он поднимает все двести семьдесят фунтов сигрудовского веса, словно дрейлинг — всего лишь плюшевая детская игрушка. Сигруд пытается схватить запястье Нокова правой рукой, но пальцы проходят насквозь. Ребра с левой стороны пронзает жуткая боль, когда его поднимают, и Сигруду приходится неловко прижимать левую руку к торсу, от чего он крутится и задыхается от хватки Нокова.

Ноков пристально глядит в краснеющее лицо Сигруда. Глаза его скрыты в тени, как будто независимо от того, где он стоит, в глазницах плещется тьма. Но где-то в глубине черепа Сигруд видит две очень далекие искорки света…

— Где остальные? — тихо спрашивает Ноков. — Где они прячутся?

Сигруд понятия не имеет, о чем речь, но бьет себя по горлу, давая понять, что не может говорить.

Ноков хмурится и убирает руку. Сигруд, однако, продолжает болтаться в воздухе, как будто подвешен на невидимых нитях.

Дрейлинг обозревает себя, висящего в нескольких футах над землей. «Ты так уверен, — думает он, — что перед тобой не Божество? Он точно способен изменять реальность согласно своей воле…»

— Скажи, — говорит Ноков.

— Что сказать? — спрашивает Сигруд, хватая воздух ртом.

— Ты работаешь с остальными. Это понятно. Так где же они? Где прячутся от меня?

— Ч-что?

— Какую функцию они используют? За какой складкой в реальности прячутся?

Сигруд гадает, что ответить. Он ввязался в это только из-за смерти Шары. Но он подозревает, что Ноков ищет других божественных детей, включая Татьяну Комайд, потому что считает ее одной из них, — и провалиться Сигруду на месте, если он выдаст Нокову ее местоположение.

«Заставь его говорить».

— Ты… ты убил Шару, верно? — хрипит Сигруд. — Ты заплатил Кхадсе, чтобы он это сделал.

Ноков просто смотрит на дрейлинга, и лицо юноши странным образом лишено эмоций.

— Почему? — продолжает Сигруд. — Какую угрозу она представляла для тебя?

— Угрозу? — переспрашивает Ноков вежливо-озадаченным тоном. — Я, разумеется, ее ненавидел. В точности как ненавидел ее тетю. Но она не представляла для меня угрозы.

— Тогда зачем ее убивать?

— Так… было нужно. Что-то вроде этапа в процессе. — Далекие звезды в его глазах становятся чуточку ярче. — В конце концов, это ведь ужасно трудно — убить Божество.

— Это из-за Татьяны? — спрашивает Сигруд. — Ты из-за нее так поступил? Сперва убить родителей, потом взяться за ребенка?

— Зачем ты прикидываешься таким дурачком? — спрашивает Ноков. — Ты работаешь с ними, ты работал с ней. Ты знаешь, чего я жажду. — Он наклоняется ближе. — Я их найду. И поглощу. Ты это знаешь. Это неизбежно.

— Татьяна Комайд, — произносит Сигруд, — не Божество.