Макс Фрай - Так берегись [litres]

Но чёрт бы с его выражением, видывал я и похуже. Какие только злодеи не возникали передо мной из тьмы. Главное, сейчас я не просто видел перед собой крайне недовольного сэра Шурфа, но и явственно ощущал его силу, как всегда ощущаю её рядом с могущественными людьми. Из чего следовало, что Шурф – настоящий; всё на свете можно сымитировать и подделать, но вот это живое присутствие мага – пожалуй, всё-таки нет.

Следовательно, самого худшего не случилось. А если даже случилось, я с этим худшим больше не один на один.

– Вот, получается, хорошо, что ты вечно всякую жуткую хренотень про меня выдумываешь, сам себе веришь и потом беспокоишься, – наконец сказал я. – Потому что иногда эта жуткая хренотень внезапно случается. И что бы я сейчас, интересно, делал, если бы ты ни о чём не беспокоился и не отправился меня искать? Хотя ясно, что – хромал бы дальше. Благо до Ворот Трёх Мостов отсюда уже совсем недалеко.

Сэр Шурф, надо отдать ему должное, мгновенно оценил ситуацию, убрал с лица угрожающее выражение, предназначенное то ли для пробуждения моей совести, то ли просто для собственного удовольствия. И человеческим, а не специальным великим магистерским голосом, призванным устрашать всё живое, спросил:

– А почему ты хромаешь?

– Потому что разбил колено и не могу его вылечить. Но это как раз ерунда. Гораздо хуже, что я больше не могу ходить Тёмным Путём. И послать зов тоже не могу. Раз сто, наверное, пытался – тебе и ещё куче народу, не преуспел, плюнул и пошёл домой пешком.

– То есть у тебя не получается использовать магию?

– Вот именно. Даже в пригоршню спрятать больше ничего не могу, а ведь фокус – проще не придумаешь. Специально несколько раз проверил – нет, даже эта ерунда не выходит. Из всего, что успел попробовать, вообще ни хрена.

– Ладно, ничего, с этим как-нибудь разберёмся, – с несвойственным ему оптимизмом пообещал Шурф. – Живой, и на том спасибо.

– А почему ты именно так ставишь вопрос? С чего бы мне внезапно перестать быть живым? – осторожно спросил я, заранее содрогаясь от перспективы услышать: «Ну так ты же двести лет назад сгинул, никто уже не верил, что вернёшься, один я как дурак до сих пор тебя ищу».

Теоретически, такое вполне возможно; собственно, возможно вообще всё, и это далеко не всегда хорошая новость. Примерно через раз. Но испугаться по-настоящему я не успел, потому что Шурф сказал:

– Тебя больше суток не было в Мире. И, похоже, вообще нигде. И ощущение от твоего следа нам не понравилось. Слишком зыбкое, ненадёжное – не знаю, как ещё можно объяснить. И сосредоточиться на нём даже с моей подготовкой было довольно трудно; сэр Джуффин примерно то же самое говорил. Как будто сама реальность никак не могла определиться, существуешь ты, или всё-таки нет. Пройти за тобой по этому следу не смогла даже леди Сотофа. Сказала, некуда идти. И Тёмный Путь никого из нас к тебе не привёл…

Что он ещё говорил, я толком не слушал, охваченный ликованием: всего какие-то несчастные сутки меня не было в Мире, а вовсе не двести лет! Впору разрыдаться от облегчения. Я, конечно, не разрыдался, но боюсь, не в силу какой-то особой душевной стойкости, а только потому, что просто заплакать – слишком мало для выражения настолько сильных чувств. Зато в обморок хлопнуться – в самый раз.

Впрочем, до настоящего обморока всё-таки не дошло, я только осел на землю, не в силах устоять на размякших ватных ногах.

– Ладно. Сутки это всего лишь сутки. Повезло, – наконец сказал я и только тогда обнаружил, что сижу не на земле, а на диване в башне Мохнатого дома. Запоздало удивился: – Как это ты так ловко меня сюда притащил? Я даже не заметил.

– Не беда, – сказал Шурф каким-то смутно знакомым и одновременно непривычным в его исполнении ласковым тоном. – Там и замечать-то было особо нечего. Я тебя одним мысленным шагом сюда привёл. Та же самая техника, которую мы используем, чтобы уйти Тёмным Путём, даже не приподнявшись со стула, просто надо вообразить, что идёшь не один, а вдвоём. Я рад, что у нас получилось: так легко провести Тёмным Путём можно только опытного колдуна. Значит, все твои способности и умения по-прежнему при тебе, по крайней мере, потенциально… А ты понимаешь, где мы сейчас находимся? Обстановку узнаёшь?

– Да было бы что узнавать. Это же мой кабинет.

– Очень хорошо.

До меня наконец дошло, что это за ласковый тон. Так обычно знахари разговаривают с особо тяжёлыми пациентами. Спросил прямо:

– Я что, пахну безумием?

– Хвала магистрам, не пахнешь, – ответил мой друг. – Но выглядишь, прямо скажем, не очень. Как будто все минувшие сутки при смерти пролежал.

– Да вроде бы не при смерти, а на поезде. И не лежал, а катался. Причём, по моим ощущениям, это продолжалось не сутки, а максимум полчаса.

– На чём ты катался?

– На поезде. Это такое транспортное средство… Даже не знаю, как его описать, чтобы было понятно, хоть рисуй. Но, кстати, ты вполне мог видеть поезда в кино, когда я притащил телевизор на улицу Старых Монеток. Такие… ну как бы невысокие длинные узкие домики, которые быстро едут по рельсам. То есть по специально проложенному для них пути. Может быть помнишь?

– Кажется, припоминаю нечто похожее, – нахмурился мой друг. – Но не уверен, что мы говорим об одном и том же. Столько лет с тех пор прошло, столько всего случилось. А после того, как все эти удивительные приборы исчезли из твоего бывшего дома, воспоминания о кино стали понемногу стираться из моей памяти, как с возрастом забываются детские сны; остальные, кстати, ещё меньше помнят, я специально расспрашивал. Впрочем, сейчас важно не это. Сможешь рассказать, что с тобой случилось? С самого начала, по порядку.

– Когда это я рассказывал по порядку? – невольно улыбнулся я. – Но ладно, попробую. Если выпить нальёшь. Причём тебе для этого даже никуда ходить не придётся. На ближайшей к окну полке за книгами стоит бутылка укумбийского бомборокки. При условии, что в моё отсутствие её никто не отыскал и не лишил сокровенного смысла. Я уже давно не проверял.

– Я отыскал, – честно признался мой друг. – Причём ещё зимой. Но сокровенного смысла, как ты выражаешься, не лишил. А просто внимательно наблюдал за её судьбой. Мне было интересно, вспомнишь ли ты о своих запасах, и если да, то при каких обстоятельствах. Теперь я знаю ответ.

– На самом деле я и не забывал. Специально хранил для какого-нибудь торжественного случая. Всё-таки редкость – тридцатилетнее капитанское бомборокки, не индюк чихнул. Но если я хоть что-нибудь понимаю в торжественных случаях, сейчас у нас именно он.

Шурф покачал головой – укоризненно и одновременно одобрительно. Как у него это получается, никогда не пойму. Достал припрятанную бутылку, жестом фокусника извлёк откуда-то – не то из-под стола, не то из собственного рукава, не то просто из окружающего космоса – небольшие глиняные стаканы. Почему-то целых три.