Рэй Брэдбери - Миры Рэя Брэдбери. Том 8. Вспоминая об убийстве. Холодный ветер, тёплый ветер

— Право же, Чарли!..

— Меня на долгие годы сажают в каталажку, может быть, даже казнят, и ты свободна! Свободна, и можешь купить билеты на автобус, как только тебе захочется попутешествовать. И можешь прихватить с собой своего дружка мистера Тревиса — а чтобы разутешить его, взять заодно и пять тысяч долларов из банка. И тебе уже не пришлось бы скучать, а, Лидия? — Он крепко зажмурился. — Мне жаль, что все так обернулось. Мы могли бы снова стать счастливыми, попытаться все начать сначала. Даже когда ты догадалась, что я соврал насчет убийства, ты могла мне подыграть. Это было бы так увлекательно, так волнующе. Неужели все эти годы ты меня так ненавидела? Неужели не понимала, что мы нуждаемся в перемене, чтобы покончить с этим?

— Ты рехнулся! — завопила она.

— Лидия, — сказал Чарли, — ты сперва посмотри на это!

Он выхватил оружие из кармана и направил на нее, стремительно наступая. Лидия уставилась на него, не веря своим глазам, потом забилась в угол дивана, визжа и выставив перед собой руки.

— Чарли, Чарли, Чарли! — Голос Лидии напоминал истошный визг сирены. Что-то в ней оборвалось, надломилось. — Я это сделала, сделала, я его убила! Только убери это от меня, убери! — всхлипывала она.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался полицейский Келли с пистолетом наголо.

— Порядок, мистер Гидни! Я все слышал! Оставьте ее, я сам ею займусь! И сдайте оружие!

Чарли повернулся, не открывая глаз, протянул руку и выронил оружие в подставленные ладони изумленного Келли.

В ладони полицейского зашебуршилась белая крыса с ярко-розовыми глазками.

Много дней подряд в небольшой мастерской Чарльза Брейлинга царили скрежет, лязг и стук, прерываемые лишь на время доставки из других мастерских и магазинов заказанных там металлоизделий и разной прочей машинерии, которую хозяин в крайнем нетерпении тут же утаскивал внутрь. Сам старый мастер Брейлинг был плох, буквально у последней черты и, захлебываясь туберкулезным кашлем, лихорадочно спешил завершить последнюю в своей жизни затею.

— Что ты варганишь такое? — полюбопытствовал Ричард, младший брат Чарльза. Давно уже с невольным интересом и растущим раздражением прислушивался он к непрерывному грохоту, а сейчас вот не утерпел и сунул нос в дверь мастерской.

— Изыди! Поди прочь и оставь меня в покое! — огрызнулся источенный хворью семидесятилетний старец, весь в поту от испепеляющего внутреннего жара. Трясущимися пальцами он ухватил гвоздь и, с заметным усилием подняв над головой молоток, загнал его по шляпку в длинный строганый брус. Просунув затем узкую металлическую ленту внутрь некоего чертовски сложного сооружения, на которое, по-видимому, и ухлопал все последние дни, пристукнул еще разок.

Обиженно щурясь, Ричард смерил брата долгим оценивающим взглядом. Особой любви между ними никогда не наблюдалось. Но и неприязнь как-то сама собой рассосалась за последние годы, и теперь Ричард почти безучастно следил за затянувшейся агонией старого Чарльза. Почти — мысль о неизбежности человеческой смерти вообще действовала на него странным образом, как бы слегка пьянила. А теперь вот будоражил еще и неуместный для безнадежно больного трудовой пыл.

— Ну скажи, не будь таким злюкой! — канючил он, не отклеиваясь от дверного косяка.

— Если тебе так уж приспичило знать, — прохрипел Чарльз, с трудом водружая на верстак перед собой нечто замысловатое, — жить мне осталось с гулькин нос — неделю-другую, не дольше, и я… домовину я себе сооружаю, вот что!

— Гроб то есть? Да ты, верно, шутишь, братец мой любезный, это вовсе на гроб и не похоже. Такими сложными да вычурными они не бывают. Ну, будь же человеком, скажи мне правду!

— Сказано тебе — гроб! Пусть и не совсем обычный, но тем не менее… — старик любовно огладил сооружение заскорузлыми пальцами, — тем не менее самый что ни на есть всамделишный гроб!

— А не проще ли купить готовый?

— Купить! — фыркнул Чарльз. — Такой разве где купишь? О, это будет всем гробам гроб, не гроб — конфетка!

— Зачем ты вешаешь мне лапшу на уши? — Ричард шагнул вперед. — Зачем постоянно очки втираешь? Для гроба этот ящик слишком велик, футов на шесть длинней обычного.

— Неужели? — Старик лукаво ухмыльнулся.

— Да и крышка прозрачная. Где это слыхано — делать крышку гроба стеклянной! Что за странное удовольствие разглядывать покойника?

— А тебе что за дело! Что хочу, то и ворочу, — промурлыкал Чарльз совсем уж беззлобно и снова забухал молотком.

— И широкий для гроба чересчур, — возвысил голос Ричард. — Не меньше пяти футов, где это видано, чтобы гробы были такими толстыми?

— Единственное мое желание — успеть бы еще запатентовать этот чудесный Последний Приют! — прохрипел старик, опустив молоток и переводя дух. — Он стал бы лучшим подарком неимущим по всему свету. Вообрази только, как подешевеют тогда похоронные церемонии! Ах, черт, да ты же и понятия не имеешь, о чем идет речь, в чем, собственно, изюминка моего изобретения! — Он досадливо хлопнул себя по макушке. — Явные признаки старческого слабоумия! Но тебе я ничего пока не открою, братец мой разлюбезный. Скажу только, что, если наладить массовый выпуск да постараться снизить себестоимость — о, это может принести колоссальные, просто чертовские барыши!

— А, к чертям собачьим тебя вместе со всеми твоими барышами! — Сердито хлопнув дверью, Ричард убрался восвояси.

До сих пор младший брат как бы и не жил вовсе, а лишь влачил жалкое существование в рамках, строго очерченных Чарльзом. Такое представлялось просто невыносимым — всякий раз клянчить у брата деньги и чуть ли не в ножки при этом кланяться. И Ричард ударился в хобби, которому с превеликим удовольствием посвящал долгие дообеденные часы, — сооружал в саду стеклянный замок из бутылок от шампанского. «Обожаю смотреть, как мерцают они под солнцем!» — часто повторял сам себе Ричард, апатично покачиваясь под вечер в старом кресле-качалке и прихлебывая прохладное французское вино из новой бутылки — очередного строительного кирпичика. Еще Ричард прославился на всю округу умением накуривать длиннющие столбики пепла на своих пятидесятицентовых сигарах да неизменной кичливостью, с которой выставлял напоказ унизанные крикливыми бриллиантами пальцы. Однако позволить себе покупать драгоценности, заморские вина и даже сигары он не мог — все это были подачки старшего брата. Ричарду вообще не дозволялось самостоятельно делать никаких покупок, на все, вплоть до последнего клочка писчей бумажки, всегда требовалось унизительное разрешение старшего брата. И младший, принужденный столь долго терпеть диктат тщедушного телом, но крепкого духом родича, мнил себя настоящим великомучеником. На все, что требовало хоть малейших трат или даже могло принести какой-то доход, налагалось вето неумолимого Чарльза, и Ричард давно уже махнул рукой на бесплодные потуги устроить свою судьбу как-то иначе, на свой собственный лад и манер.