Рэй Брэдбери - Миры Рэя Брэдбери. Том 8. Вспоминая об убийстве. Холодный ветер, тёплый ветер

Дыхание дяди Флинни стало неровным и резким. Глаза горели мрачным огнем, губы дрожали, белые пальцы стискивали колени. Он был уже не собой, а рыцарем, скачущим где-то далеко, за миллион миль отсюда, по Темной земле.

— Но рыцарь все искал и искал, потому что он дал клятву, что когда-нибудь найдет и убьет Тьму. И — чудо из чудес! — он настиг ее. Он убил Тьму. Но, Господи Боже, убив ее, он увидел, что лицо Тьмы было лицом его погибшей супруги, а сам он становится все темнее и темнее…

Конец. Джонни очень надеялся, что продолжения не будет. Дядя Флинни сидел, задыхаясь и дрожа, посреди созданных его словами сумерек, забыв о Джонни. Просто сидел. И Джонни пробрал озноб.

— Спасибо. Спасибо, дядя Флинни, — пробормотал он. — Спасибо за сказку.

Дядя обратил к нему невидящий взгляд:

— Что? А-а. — Он расслабился, признав племянника. — Конечно. Сколько угодно.

— Ты так раскочегарился, дядя Флинни!

Дядя тихо отворил дверь.

— Спокойной ночи, Джонни.

— Дядя!

— Да?

Джонни зажал рот ладонью.

— Ничего…

Дядя ушел, шаркая ногами, и дверь мягко затворилась.

Джонни яростно запрыгал на пружинах.

— Сколько я всего делаю, чтобы только все были счастливы! Дядю Флинни выслушивать — бабушке все подносить — у мамы под ногами не путаться — папу слушаться! А кузена Уильяма спаивать! Тьфу!

Как он от них всех устал! Ну почему бы им для разнообразия не обратить внимания на него?

Вечер продолжался. Джонни соскользнул с постели, приложил ухо к замочной скважине и прислушался.

Целый час по лестнице ходили. Топотала бабушка, и перестукивала ее тросточка, шаркал ногами дядя Флинни, размашисто и ровно ступал папа, плыла мама, и спотыкался кузен Уильям. Слышались голоса — спорили, понукали, ссорились. Папа кого-то убеждал, мама критиковала, бабушка отчитывала, кузен Уильям всхлипывал, а дядя Флинни молчал. Пару раз скрипнула чердачная дверь.

Но к комнате Джонни никто даже не подошел. Вечеринка внизу безмятежно продолжалась. Спускалась зябкая осенняя ночь.

Но наконец наступила тишина. Джонни ринулся по пыльной темной лестнице на чердак. Сердце его лихорадочно билось. Он им покажет!

Странно, но сундук оказался совсем не тяжелым. Всего и дел — подтолкнуть его к лестнице, а там он сам покатится. А потом — еще один толчок, и сундук, кувыркаясь, полетит в гостиную. Да. Вот теперь ему уж точно все поверят!

Джонни повернул сундук.

Толпа бормотала. Радиола играла. Мама и папа плыли в разноцветном людском потоке — огоньки, вокруг которых трепыхали воображаемыми крылышками мошки высшего общества.

И эту идиллию снова прервал голосок Джонни с верхних ступенек лестницы.

— Мам! Пап! — крикнул он изо всех сил.

Все обернулись. И посмотрели — как на приеме.

По лестнице спустилась женщина.

Кто-то, конечно, завизжал. Почти как кузен Уильям. Но все остальные молча глядели, как женщина в прозрачном вечернем платье спускается по лестнице. Ну, не совсем спускается. Скатывается.

Ступенька за ступенькой, вниз и вниз, бессуставно, бескостно, мертво, — руки, ноги, голова болтаются, волосы темным бичом шлепают ступеньки. Джонни кубарем скатился за ней.

— Я же говорил, мама! Пап, я ее снова нашел! Нашел!

Он навсегда запомнит мамино лицо в этот миг. В миг, когда она наотмашь ударила его по лицу и прохрипела:

— Джонни!..

— Позовите полицию! — вскрикнул кто-то.

А кто-то другой уже накручивал диск телефона. Папино лицо стало глухо-спокойным и серым, очень старым и усталым. Джонни отшатнулся от удара и вцепился в перила. «Она меня никогда раньше не била, — думал он. — Никогда. Она всегда была такая добрая, ласковая, только рассеянная немного, но раньше она меня не била».

А потом все вдруг рассмеялись. Кто-то показал на тело, и все покраснели и рассмеялись! Даже папа — но одними губами.

— Черт меня побери! — прорезал шум чей-то голос. — Так вот что за труп мальчишка нашел наверху!

— Манекен!

— Конечно. Разодетая кукла! Неудивительно, что ребенок принял ее за тело. — И снова громкий смех.

Джонни потянулся и дрожащими пальцами нащупал откинувшуюся руку, отдернулся, нащупал снова — холодный, твердый пластик.

— Это не тело. — Он поднял недоуменный взгляд, покачал головой и отодвинулся. — Это совсем не тело. То было другое. Теплое, мягкое. Там лежала настоящая девушка!

— Джонни!

Папины губы перестали улыбаться. Мама так стиснула кулак, что побелели костяшки.

— И все равно это не она! — выкрикнул Джонни и заплакал. Слезы смывали мир по частям, как дождь, заливающий ветровое стекло. — И все равно она была мертвая и не гипсовая, вот!

Дом гудел до полуночи. За закрытыми дверями люди говорили, спорили. Однажды Джонни даже показалось, будто кузен Уильям всхлипывает. Топотали по лестницам ноги, загорался и гас свет. Но наконец все улеглись, а Джонни смог сесть в постели и откинуть одеяло. Тот двойной щелчок — кузен Уильям запер дверь своей спальни… Зачем? Потому что кто-то или что-то бродит по дому?

Джонни вздрогнул. Дверная ручка повернулась. Дверь чуть приоткрылась. Из темноты коридора кто-то вглядывался в темноту спальни. Странная штука — сердце. Сердце Джонни, как ртутный шарик, заметалось в груди.

А что-то все стояло за полуоткрытой дверью, вглядываясь, всматриваясь. Потом спокойно закрыло дверь за собой и исчезло.

Джонни вколотил защелку на место и обессиленно прислонился к двери. Теперь никакая тень не ворвется. Но шаги удалялись и наконец стихли.

На подгибающихся ногах Джонни проковылял к кровати.

«Мама, мам! — кричал он про себя. — Ты так разозлилась на меня, потому что я устроил сцену перед гостями? Ты бы меня убила, мама? Может, между Девушкой в Сундуке и папой было что-то нехорошее и ты ее из-за этого убила? А раз я попался на дороге — что ты со мной сделаешь? Ой нет, мама, только бы не ты!

Пап! Ты заставил меня повесить трубку. Ты тоже боялся, что все выплывет наружу? Боялся за свой бизнес, за свои деньги, за репутацию и членство в клубе? Это ты стоял за дверью, как бессловесная тень?

Я тебя всегда любил больше всех. А сегодня ты все время молчишь и даже на меня не смотришь».

А еще кузен Уильям. Он мог подменить тела, чтобы обмануть Джонни. Он мог подложить в сундук один из своих манекенов. Может, она была подружкой Уильяма? Угрожала ему? Или он боялся за свою репутацию? Может, это он стоял за дверью — он, со своими манекенами и знаменитыми дорогими платьями для дорогих женщин?

А может, тихонький дядя Флинни со своими сказками на ночь? Он так любил маму, свою сестру. Он бы что угодно сделал для нее, или папы, или бабушки, или кузена Уильяма. Смог бы он убить — ради них, чтобы в их дом никто и никогда не входил?