Рэй Брэдбери - Миры Рэя Брэдбери. Том 8. Вспоминая об убийстве. Холодный ветер, тёплый ветер

— Это все! — крикнул из будки Джеми Винтерс. — Больше ничего нету. Хотите посмотреть еще раз?

— Да! — откликнулся Фолли. — И не меньше полудюжины раз.

— Извините… — прошептал Клив.

— Эй, парень, куда пошел?

Он вышел под дождь. Ледяные струи били наотмашь. Там, внутри, Диана умирает снова и снова. Снова и снова. Как заводная кукла. Клив стиснул зубы и поднял лицо к ночному небу, позволив ему плакать на себя, промочить насквозь, просочиться до самого сердца; вот теперь гармония — он, ночь и рыдающая темнота…

Буря бушевала до самого утра как на улице, так и в студии. Фолли орал на всех и каждого, а все и каждый отвечали ему с видом оскорбленной невинности, что да, конечно, они ненавидели Диану, но все ее страшно любили, и да, ей жутко завидовали, но вообще-то она была девчонка что надо!

Фолли осенила потрясающая идея собрать всех подозреваемых в просмотровом зале и показать им последние кадры Дианы, надеясь, что преступник как-то себя выдаст. Но этим он ничего не добился. Р. Дж. Галдинг начал всхлипывать, Джордж заскрежетал зубами, а Талли завизжала. У Клива крутило желудок, а ночи не было видно конца.

Джордж твердил: да, да, да, он любил Диану; Талли рыдала: да, да, да, она ее ненавидела; Галдинг ни с того ни с сего вдруг объявил, что Диана всегда тормозила процесс съемки и вообще работать с ней было очень трудно; а Роберт Деним признался, что пытался помириться со своей бывшей женой. Джеми Винтерс поведал о том, что Диана слишком поздно ложилась спать, чтобы лицо могло естественным образом сохранять свежесть, но в то же время требовала снимать ее так, чтобы это было незаметно…

— Да Диана мне много раз жаловалась, что ты специально ее плохо снимаешь! — набросился на оператора режиссер.

Но Джеми Винтерс стоял как скала:

— Неправда. Она просто пыталась свалить на меня вину за то, что не следит за своей внешностью.

— А вы тоже были в нее влюблены? — спросил Фолли.

— А как вы думаете, стал бы я иначе ее постоянным оператором?

Рассвело, но Диана так и не встала из мертвых. Огромные двери студии распахнулись, и подозреваемые, еле живые от усталости, выползли наружу, расселись по машинам и укатили по домам.

Клив смотрел за разъездом покрасневшими глазами, смаргивая резь. Потом молча вернулся в студию и побрел по пустым этажам, машинально проверяя, все ли в порядке. Поздно проверять. Отовсюду разило сладковато-зеленым запахом проявочных химикатов.

Забавное место — Голливуд! Надо же было построить студию рядом с кладбищем, хоть и отгородившись от него стеной. Но иногда казалось, что все поголовно киношники стремятся поскорее перебраться через нее. Кто топя себя в виски, кто растворяясь в сигаретном дыму — все стремились именно туда, в последний офис, где нет надоедливых телефонов. Что ж, Диане не придется лезть через эту стенку.

Ее внесут через главные ворота.

Клив вцепился в руль машины так, словно хотел раздавить его, яростно шепча, чтобы весь этот Богом проклятый мир убрался с его дороги! Похоже, он сходит с ума!

Ее похоронили в ясный ветреный день калифорнийского лета, засыпали кучей красных, желтых и голубых цветов и полили их морем актерских слез.

После церемонии Клив впервые в жизни напился допьяна. Он всегда будет помнить этот день.

Со студии позвонили через три дня.

— Моррис, что с вами стряслось? Где вы все это время были?

— Дома, — мрачно ответил он.

Он не включал радио и отказался от привычных прогулок, когда он часами бродил, погруженный в розовые грезы, по ночному городу. Он не прикасался к газетам: в них должно было быть слишком много ее снимков. Как-то он все же включил радио, и оно тут же заговорило о ней. Клив его разбил. Когда наступила среда и прошла неделя после того, как ее опустили в землю, газеты сняли черные рамочки вокруг ее имени, а ее биография перекочевала на вторую страницу, в четверг ее отправили на четвертую, в пятницу на пятую, на десятую в субботу, а в следующий понедельник опубликовали малюсенькое сообщение о ходе следствия, зажав его между рекламами на странице двадцать девять.

«Все это сон, Диана! Страшный сон! Ты привыкла всегда быть на первой странице!»

Клив снова вышел на работу.

К пятнице не осталось уже ничего, кроме нового камня на голливудском кладбище. Газеты потонули в сточных канавах, где имя ее было смыто вместе с типографской краской; радио говорило исключительно о войне, и Клив продолжал работать, глядя, как странно изменился мир вокруг.

Он открывал и закрывал двери, а люди приходили и уходили. Каждое утро он смотрел на Талли, счастливую, что Дианы больше нет, по-прежнему висящую на Джордже, который теперь принадлежал ей безраздельно. Принадлежал весь, кроме мыслей и души. Клив смотрел, как проходит мимо, никогда не заговаривая, Роберт Деним. Приветливо махал рукой Джеми Винтерсу и церемонно здоровался с Р. Дж. Галдингом.

Он выжидал, когда кто-то из них наконец забудет роль и сфальшивит.

В конце концов газеты как бы между делом опубликовали заключение о том, что ее смерть наступила в результате самоубийства. Дело закрыли.

Привычки Клива изменились: теперь он выходил из дома только на работу, остальное время читал или думал. Так прошло две недели, и однажды вечером его покой нарушил телефонный звонок.

— Клив? Это Джеми Винтерс. Слушай, коп, вылезай из своей берлоги. Я приглашаю тебя сегодня к себе. Я раздобыл фрагменты из последнего фильма Гейбла.

Это был серьезный аргумент. Клив подумал и сдался.

Он сидел в ателье Джеми и смотрел на маленький экран. Винтерс демонстрировал кадры, которые никогда не увидит массовый зритель. Гарбо, споткнувшаяся о шнур прожектора и летящая кувырком. Вышедший из себя посреди сцены и чертыхающийся Спенсер Трейси. Вильям Поуэлл, забывший реплику и показывающий в камеру язык. Клив смеялся впервые за миллионы лет.

У Джеми Винтерса была огромная коллекция испорченных дублей, где звезды забывают слова, ругаются и происходят другие курьезы.

И вдруг на экране появилась Диана Койл. Это было как удар ниже пояса. Как выстрел в упор из двустволки! Клив скорчился, задыхаясь, и, закрыв глаза, вцепился в подлокотники.

И внезапно успокоился. Его осенила идея. Он снова открыл глаза, и она сформировалась: кристально ясная, как холодные капли дождя на щеках.

— Джеми! — Он полностью владел своим голосом.

— Да? — отозвался из мерцающей тьмы за проектором оператор.

— Мне нужно поговорить с тобой. Выйдем на кухню.

— С чего это?

— Неважно. Пусть фильм идет дальше, а ты выйди на пару минут. — На кухне Клив горячо заговорил: — Дело в твоей коллекции. Все эти ошибки. Испорченные кадры. А есть у тебя такие дубли из последнего фильма Дианы Койл? Ну, ты понимаешь, о чем я.